Станислав Минин.
Фото Reuters
«Разговор с Владимиром Путиным» как жанр постепенно себя исчерпывает. После тушения пожаров с самолета, анализов у серого кита, трехколесного байка в Крыму, Формулы-1, желтой «Лады» и триумфальной пресс-конференции в Цюрихе с точки зрения имиджа «Разговор» был совершенно излишним, и сохранить его стоило, пожалуй, лишь для того, чтобы не подавать наблюдателям и элите ложных сигналов.
Публичное подведение премьер-министром экономических итогов года небесполезно, но требует более серьезного, делового антуража. Политический ритуал констатации успехов лидера-менеджера с премодерацией обратной связи и байкерами в студии лишь профанирует содержательный итоговый текст.
«Разговор» постепенно становится событием исключительно эстетическим, потому как именно в этом жанре происходит самораскрытие Путина как целостной фигуры, как носителя групповой ментальности – и за этим остается лишь наблюдать, с интересом ли, с восторгом ли, с отвращением ли. У кого как получается.
Можно наблюдать за тем, как Путин обращает явные провалы власти в свидетельства собственной политической и административной прозорливости. Он ловко смещает акценты – с «минуса» на «плюс».
Например, в разговоре о национализме, Манежной площади, погромах и столкновениях акцент смещается с «неудобной» темы профилактики проблемы на «удобную» тему ликвидации насущной, конкретной опасности. Вторая тема удобнее тем, что делает критику власти и государственных институтов несвоевременной. Государство должно быть сильным. Критика ослабляет. Государство может позволить себе дать слабину, то есть подвергнуть себя критике, если чрезвычайная ситуация гипотетична. Если она реальна, слабость, а, следовательно, и критика неуместны.
Говоря о Кущевке, Путин моментально переходит из реальной плоскости в плоскость политического мифа. Социальная катастрофа в станице перестает быть итогом действий, а, точнее, бездействия вертикальной элиты. Она превращается в образ мира, с которым боролся и борется персонально Владимир Путин, ликвидировавший в свое время прямую выборность губернаторов. То есть Кущевка не дискредитирует выстроенную им систему. Она дискредитирует критиков этой системы.
Путин участвует в мероприятии рутинном с эмоциональной точки зрения, и лишь четыре темы, похоже, способны хотя бы частично нарушить это равновесие.
Во-первых, это тема либерализма и либеральной интеллигенции. Ментально Путин – силовик-государственник. Либеральная интеллигенция – его классовый антипод, и слова «либерал», «либеральный» премьер неизменно жестко акцентирует в публичной речи. «Либеральной интеллигенции придется сбрить бороденки», - говорит он, и это язык пренебрежения, насмешки, даже презрения.
Во-вторых, это тема несистемной оппозиции. Он едва ли чувствует реальную политическую угрозу со стороны Немцова, Рыжкова, Касьянова и Милова, но рефлекторно, почти инстинктивно и вместе с тем эмоционально дискредитирует их в публичных высказываниях («грабили вместе с Березовскими», «оторвали от кормушки», «поиздержались»).
В-третьих, это тема спецслужб, точнее предательство в этой среде. Бывших разведчиков не бывает. Тезис избитый, но оттого не менее верный. Кажется, Путин по-прежнему эмоционально привязан к этому миру, его ролевой структуре и конфликтам. Он не дистанцировался. Отсюда – «скотина» и «свинья» в прямом эфире. Это была беспрецедентная речевая жесткость, превосходящая даже знаменитый «сортир». Но ведь раньше Путину и не приходилось рассуждать об актуальном предательстве.
Наконец, в-четвертых, заметное раздражение у Путина вызывает тема Ходорковского. Здесь он регулярно выходит за рамки допустимого «по статусу», и всякий раз его слова отражают уровень правосознания некритичной аудитории. В частности, предъявленные обвинения рассматриваются как уже доказанная вина, и публику, сочувствующую Ходорковскому, эти откровения премьера наводят на мысль, что он «что-то знает», что он уже видел текст обвинительного приговора, который 15 декабря почему-то не решился зачитывать судья Данилкин. Или видел, или дает суду отмашку.
В общественном сознании суждение Путина о Ходорковском легитимируется отсылкой к культурному герою – Глебу Жеглову с его «вором, который должен сидеть в тюрьме». Авторитет Жеглова вкупе с авторитетом Путина избавляют публику от необходимости иметь собственное мнение.
