Наблюдать за межрегиональными конференциями единороссов вроде нынешней, хабаровской, невыносимо скучно – из-за предсказуемости и повторяемости. «Владимир Владимирович, я ткач и мне не ткется без такого-то закона! – Борис Вячеславович, что с законом?! – Готовимся его принять, Владимир Владимирович!» «Владимир Владимирович, наш город процветает, но не хватает в нем театра варьете! – Иван Иваныч, что там у вас с театром, почему не хватает?! – Владимир Владимирович, уже принято решение строить театр!»
Занятны лишь сами коммуникативные треугольники «проситель – Путин – чиновник» и то, как они функционируют в пространстве медиа. Дело в том, что Путин год за годом продолжает сидеть на двух стульях, и во время форумов, вроде хабаровского, эти стулья начинают выплясывать.
Во-первых, Путин – «народный» лидер. Так он позиционировался и позиционируется. Он «в доску свой». Простой и прямой. «Ни фига у нас не получится», «дубинкой по башке», «что мне, землю есть из горшка, чтобы вы мне поверили?», «кто обзывается, тот сам так называется!» В лесу и над лесом. Под водой и на воде. На коне и на ките. На заводе и на станции. Без лишнего интеллектуализма. Каждый, кто после тяжелого рабочего дня садится к телевизору, хочет так же, как он, бросить в лицо довольному янки: «Не лезьте, не лезьте к нам!»
Но, во-вторых, Путин – безусловный лидер бюрократии. Это его вертикаль. Он ее конструировал, и без него в ней долгое время не принимались важнейшие решения. Все чиновники действовали и в значительной части действуют с оглядкой на него, а он наблюдает за ними с портрета на стене.
У народа, лидером которого является Путин, всегда есть претензии к бюрократии, лидером которой является, опять же, Путин. В момент, когда эти претензии формулируются в режиме онлайн, ему, лидеру «и тех, и этих», приходится делать выбор, с кем он. Не выбор «про себя», конечно, а выбор для аудитории, для зрителя.
И он всегда – подчеркну, всегда – делает выбор в пользу «просителя», т.е. народа. Если бы такой публичный, медийный выбор «на аудиторию» был для него затруднителен, проситель с его просьбой никогда бы не попал в объектив телекамеры. Когда речь идет о Грызлове, Крайнем или Дарькине, ничего затруднительного, кажется, нет.
Представьте себе ситуацию, что проситель не прав. Нет, понятно, что чаще всего не прав чиновник. Но вдруг случается так, что не прав именно «человек из народа»? Например, выступает ткач и говорит Путину, что без закона ему не ткется, и вдруг встает Грызлов, и выясняется, что закон уже полгода, как принят, а ткач не читает «Российскую газету», не отслеживает процесс, зато скор на жалобу. Вот допустим, что Грызлов прав на все сто. Или какому-нибудь министру сказали при Путине, что он врет, а он говорит правду и ничего, кроме правды. Вот как быть лидеру?
Очень просто. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах народ, даже если он действительно не прав, не должен фигурировать в медиа-пространстве как неправый. За ним должно оставаться последнее слово, и именно чиновнику, пусть даже правому, лидер должен дать поручение, пусть формальное, пусть бессмысленное, но все-таки поручение.
Это ритуал, утверждающий порядок вещей, не существующий в действительности, но существующий в политической мифологии.
Чиновник платит публичным унижением (пусть микроскопическим – кожа-то у них носорожья) за право зависеть от решения одного единственного человека. Именно поэтому, из-за существующей связи, именно бюрократию можно поставить на второе место при выборе стульев. Лояльность бюрократии не зависит от пиара и медиа, а вот лояльность народа – зависит.
В лице ткачей, врачей, рыбаков, скрипачей, спортсменов и представителей национальных меньшинств в народных костюмах народ должен покидать зал с чувством уверенности в том, что лидер услышал их и гарантировал справедливость.
Чиновники покидают зал с чувством хорошо проделанной работы.
А лидер покидает зал, чувствуя себя лидером.
И все счастливы, конечно же.