Станислав Минин. В России начался Великий пост. Судя по данным опроса Аналитического центра Юрия Левады, соблюдать его «как должно» собираются лишь 3% наших соотечественников. Поститься «частично» намерены 17%. Поститься в последнюю неделю – 4%. Это очень яркий и наглядный показатель для страны с декларируемым «православным большинством». Для этого «большинства» Пост – прекрасная возможность на деле продемонстрировать реальность своего существования. Этого не происходит. Мифический организм распадается на атомы, на монады.
Как сообщали нам в декабре социологи ВЦИОМ, православными считают себя 73% (!) россиян. Русская Православная Церковь, выдвигая общественные инициативы, всякий раз ссылается на поддержку 70-80% населения. Спрашивается: куда исчезают эти проценты, когда дело доходит до Поста? Ни за что не поверю в то, что 60% православных встречает Чистый понедельник беременными. Или кормящими матерями.
Любая религия предполагает, в частности, что верующий человек вполне добровольно совершает некое усилие над своими привычками. Вы не найдете ни одной религии, предписывающей человеку оставаться таким, какой он есть. Христианство, как и любая религия, социально. Т.е. предполагает некий набор вполне определенных поведенческих актов, практик и стратегий. К таким практикам, безусловно, относится пост. Совершенно не понятно, что вкладывает в понятие «православный» человек, называющий себя православным и при этом не ощущающий никакой необходимости придерживаться конкретных поведенческих стратегий.
О Великом Посте говорят на ТВ и в радиоэфире, пишут на страницах газет и журналов. Вот и я пишу о нем колонку. При этом медиазначение Поста существенно превышает его социальное значение┘
В минувшее воскресенье коллега по работе прислал моей жене SMS (выбранная форма коммуникации сама по себе забавна) следующего содержания: «Простите меня за обиды вольные и невольные». На дворе было Прощеное воскресенье. Жена далека от православия и о том, что нужно отвечать в таких случаях, представления не имеет. Варианта реакции было, в общем два. Либо ответить: «Бог простит, и я прощаю». Либо не отвечать ничего. Была избрана вторая модель поведения – и вот почему.
Православные практики, жесты и ритуалы, конечно, присутствуют в нашем обществе на уровне «пустых знаков», бессодержательных автоматизмов. «Христос воскресе!» - говорят друг другу люди, никогда не бывшие в церкви и не знающие, какой рукой нужно креститься. Они же констатируют тоном, исполненным предельной значимости: «Пост начинается!» Они же просят друг у друга прощения в Прощеное воскресенье, пекут блины почему-то именно на Масленицу и т.д., и т.п. Все бы ничего, если бы автоматизмам не начинали придавать значение, им не присущее.
Будучи осознанно-религиозными, все вышеописанные жесты и практики являются сугубо субкультурными. Русское православие сегодня – это субкультура. Коллега моей жены принадлежит к этой субкультуре. О религиозности моей жены он не имеет представления. При этом в его исполнении «простите!» - это не жест профана, а жест осознанно-религиозный. Адресация подобного сообщения человеку, чья религиозность – terra incognita, отражает неверные представления об обществе, в котором живут адресант и адресат. Это представления о православном обществе, которое в действительности вполне секулярно.
Православным (тем самым, которых 3-4%, а не 70-80%) стоило бы трезво оценить свое положение в обществе, а именно положение субкультуры. В этом нет ничего обидного или ущемляющего их права (во время Поста эти права, кстати, соблюдаются чуть ли не в заведениях быстрого питания). Такого рода оценка автоматически ограничит сугубо религиозные практики кругом «своих», «тех, кто в теме». Всем будет только лучше: никакого конфуза┘
Дело в том, что экспансия Поста или Прощеного воскресенья за рамки православной субкультуры смущает. Заставляет чувствовать себя неловко, будто ты не соответствуешь чьим-то ожиданиям или не знаешь чего-то такого, что знать положено. А ведь, на самом деле, вовсе не положено. Дело каждого – знать или не знать, делать или не делать.
