Российская армия убивает саму себя

Министерство обороны опубликовало на днях удручающую статистику небоевых потерь ВС РФ за 2008 год. Вот цифры: во время несения службы или в увольнении погиб 471 военнослужащий. 121 человек погиб в результате несчастных случаев. 50 человек – из-за нарушения правил дорожного движения и при эксплуатации транспортных средств. 26 солдат сослуживцы убили «по неосторожности». Еще 24 человека – жертвы дедовщины. 231 солдат-срочник покончил жизнь самоубийством.

471 погибший – это много или мало? Это катастрофически много, если учесть, что каждая человеческая жизнь бесценна. Тем не менее, много ли это в сравнении с потерями вооруженных сил других стран? Соединенных Штатов, к примеру?

7 октября 2001 года американские войска начали операцию «Несокрушимая свобода» (Enduring Freedom) в ответ на теракты 11 сентября. Эта операция продолжается по сей день. То есть длится она уже свыше семи лет. Так вот, боевые (подчеркиваю, боевые) потери ВС США за этот период составили 410 человек. Эта цифра ниже годовых (!) потерь наших родных вооруженных сил из-за несчастных случаев, ДТП, дедовщины, халатности и суицидов.

В ходе операции «Иракская свобода» небоевые потери американцев составили 818 человек. Однако это потери за шесть лет. Это потери в условиях пустыни и жаркого климата, чреватых авариями вертолетной техники (большинство небоевых потерь ВС США в Ираке – это потери при транспортировке). Это потери, понесенные в зоне вооруженного конфликта. Российская армия добивается таких плачевных показателей всего за два (!) года, на территории своей страны и в мирное время. Сложно, практически невозможно представить себе такую статистику смертности военнослужащих на территории США – не как результат некого единичного трагического происшествия, а как итог регулярного процесса.

Американцы обеспокоены ростом числа суицидов в своих ВС. Однако в год их совершается в два раза меньше, чем в нашей стране. Притом, что наши солдаты, к счастью, нигде не воюют, и их психика не подвергается травмирующему воздействию сцен насилия, неотъемлемых для любой войны.

Любое сопоставление России с США – дело неблагодарное, на многих читателей отечественных газет такие сравнения действуют как красная тряпка на быка. Дело неблагодарное, но, на мой взгляд, в данном случае совершенно оправданное. Причем именно потому, что США – страна воюющая, причем воюющая сразу на два фронта. Сложно вспомнить сколько-нибудь продолжительный период времени, на протяжении которого американские военные не оказывались бы вовлеченными в вооруженные конфликты различной длительности. Сама возможность сопоставить российские потери в мирное время с американскими – в военное красноречивее любых цифр.

Как уже говорилось выше, в воюющих США число самоубийств среди военных существенно ниже, чем в России. Свыше 50% случаев – самоубийства «по личным мотивам». Конкретно: из-за расставания с женами, не выдержавшими ритм жизни военнослужащих. В принципе, это трагедия биографическая. Американская армия – профессиональная, и здесь речь идет о столкновении двух актов добровольного выбора – профессии и спутника жизни – и о психологической реакции на это столкновение. Тем не менее, в ВС США биографическую трагедию воспринимают как трагедию институциональную – отсюда армейские программы вроде «Strong bonds» («Крепкие узы»).

В российских ВС высокие показатели суицида среди военнослужащих также склонны объяснять «личным фактором» (невеста не дождалась – солдат полез в петлю). Предположим (не поверим, а предположим), что это действительно так. И что же? В России нет профессиональной армии, и подобные самоубийства – вовсе не биографическая трагедия. Это как раз трагедия институциональная: столкновение добровольного выбора и навязанной человеку государством анахроничной (а подчас травмирующей) практики. При этом в ВС РФ ее рассматривают как трагедию биографическую, а потому не уделяют ей должного внимания. Никаких специальных программ в нашей армии нет, а число самоубийств среди российских военнослужащих за год сопоставимо с небоевыми потерями американских войск в Афганистане за семь лет.

Профессиональная армия не решает всех проблем военнослужащих и не гарантирует им жизнь до ста лет. Тем не менее, достаточно бросить взгляд на структуру «небоевой» смертности в российских войсках, чтобы понять – эти проблемы решаются именно путем «профессионализации». От военных аналитиков и экспертов то и дело приходится слышать, что в условиях стоящих перед российскими ВС задач отказ от призыва едва ли возможен. Пусть так. Пусть наши задачи велики, а отказ невозможен. Но в таком случае призывник должен оставаться человеком. В России он – не человек. Сначала он – цифра в отчетной ведомости военкомата. Затем – единица «личного состава»┘

Когда дело обстоит таким образом, цифра «471» не пугает┘