Наталия Григорьева
Будущий доктор ставить диагноз себе не спешит. Кадр из фильма
В российский прокат выходит второй полнометражный фильм Антона Бильжо, три года назад дебютировавшего с эротической сказкой «Рыба-мечта» – про любовь корректора и русалки. Его новая картина – «Амбивалентность» – по сценарию Сергея Тарамаева и Любови Львовой («Зимний путь», «Метаморфозис») существует в не менее чувственной вселенной, но сюжет ее уже не столько мифический, сколько мифологический, завязанный на эдиповом комплексе и прочей психиатрии.
Петя (Даниил Стеклов) и Стас (Егор Морозов) учатся на психиатров в мединституте. Первый – бунтарь и разгильдяй, «барабанит» в рок-группе, встречается с солисткой, живет с бабушкой (родители где-то за границей), пропускает лекции. Второй – засидевшийся в родительском гнезде прилежный мальчик, у которого, кажется, никогда не было ни романов, ни каких-либо других серьезных эмоциональных потрясений. Разве что победа на соревнованиях по стрельбе из лука – в этом деле Стас один из лучших. Приведя маму (Ольга Цирсен) – томящуюся эффектную брюнетку, работающую экскурсоводом, – на концерт Пети, он и не подозревает, что знакомство с родителями выльется в роман матери с лучшим другом. Со всех сторон нездоровые отношения любовно-треугольной формы вскроют фатальное душевное нездоровье героев – и лук, конечно, выстрелит.
«Амбивалентность», несмотря на название, означающее двойственность, – произведение куда более многослойное. И при этом математически выверенное. Недвусмысленный фон в виде психиатрической больницы, населенной колоритными персонажами вроде бьющегося головой о стену пациента-философа в исполнении Валентина Самохина или сыгравшего доктора, то есть по сути самого себя, отца режиссера Андрея Бильжо, оттеняет еще более патологическую реальность главных героев. Как истинные сапожники без сапог, будущие доктора, изучающие методы тестирования для выявления ментальных отклонений, себе диагноз поставить не спешат. Один компенсирует недолюбленность и отсутствие родительской заботы страстным романом с чужой «мамочкой», второй, наоборот, пестует свой эдипов комплекс, часами наблюдая в бинокль за тем, как мать занимается сексом с лучшим другом, – и, ревнуя, всячески им мешает, то названивая, то подсылая Петину бывшую. Потом и вовсе пытается стать его двойником, лишь приближая и без того очевидно трагический финал.
Наполненная, как правило, болезненным, но одновременно предельно правдивым, естественным и оттого красивым эротизмом драматургия Тарамаева и Львовой как нельзя лучше подходит режиссерскому стилю Бильжо, в котором подчеркнутая недоговоренность и символизм сочетаются с весьма откровенными и подробными постельными сценами. Хотя постели как таковой и нет – то яростная вспышка страсти в застрявшем и мерцающем стробоскопическим светом лифте, то затяжная игра в догонялки по квартире – голышом, обмотавшись новогодней гирляндой. Не только довольно смелое решение для российского кино, до сих пор нередко сводящего любой экранный секс к неловким этюдам, снятым то в расфокусе, то в одежде, но и не лишенное самостоятельной художественной ценности. Обрамленное в не менее интересную рамку городской среды, где Москва в кои-то веки оказывается какой-то неузнаваемой.
Тема двойников, двойственности чувств и история формально классического любовного треугольника оказывается пропитанной фрейдистскими мотивами и шекспировскими страстями. И вот уже сын испытывает совсем не сыновьи чувства к матери и совсем не дружеские симпатии к другу, запутываясь в собственной ревности к обоим сразу. Даже предполагаемый голос разума – седовласый профессор – и сам не без греха. Есть у героев, пожалуй, и один общий на всех диагноз: и студенты последних курсов, и их учителя, и не нагулявшаяся, но заточенная в строгое тело жены-матери-экскурсовода женщина, и ее пока не спивающийся, но выпивающий при каждом удобном случае, совершенно лишний на этом «празднике жизни» муж-бизнесмен (Дмитрий Журавлев) страдают инфантилизмом. Играют во взрослых, но то и дело впадают в детские крайности, закатывая друг другу истерики и устраивая сцены в духе «я заболел, можно я не пойду в школу?». Только никакой школы больше нет, и лук – не тот, что был сделан для игры в индейцев из найденной во дворе ветки, и стрелы – не те, что романтично протыкали нарисованные на валентинках сердечки.
комментарии(0)