Гильермо дель Торо придал воде форму

Элиза пытается коммуницировать с человеком-амфибией. Кадр из фильма

В российский прокат выходит новый фильм Гильермо дель Торо «Форма воды», за который режиссер уже получил главный приз Венецианского кинофестиваля и «Золотой глобус» за лучшую режиссуру. Кроме того, жюри американской кинопремии «Выбор критиков» присудило картине победы в двух категориях – все те же «Лучший фильм» и «Лучшая режиссура» – а Гильдии режиссеров и сценаристов выдвинули «Форму воды» на соискания своих призов. А значит, и номинации (а то и нескольких) на «Оскар» не избежать. Что, однако, не снимает многочисленных вопросов к фильму, а точнее к его спорной художественной ценности.

Америка начала 60-х: героиня по имени Элиза (Салли Хокинс) живет в квартирке над кинотеатром, дружит с одиноким соседом-кошатником (Ричард Дженкинс) и работает уборщицей на секретном военном предприятии, являясь в каком-то смысле идеальным для этого места (да и для этого времени – все-таки разгар холодной войны) сотрудником. Дело в том, что девушка с рождения нема – ее, как известно, нашли младенцем у какой-то реки с порезами на шее, повредившими связки. К воде Элиза испытывает особую тягу – самозабвенно каждое утро принимает ванны, методично варит яйца в прозрачной кастрюле, завороженно смотрит, как капли дождя стекают по окну автобуса. А уж когда в лабораторию привозят найденного где-то в Южной Америке человека-амфибию (переигравший у дель Торо всех монстров Даг Джонс), и вовсе теряет голову – в окружающем ее шумном мире болтливых людей наконец находится тот, кто ничего не говорит, не может жить без воды и любит вареные яйца.

Такой сентиментальной в самом дурном смысле этого слова сказки у дель Торо, пожалуй, еще не было – жили они долго и счастливо и утонули в один день. Так и не сказав друг другу ни слова, общаясь жестами. Простая история, которую режиссер выдает за очередную аллегорию, перебарщивая, однако, с нравоучениями и злободневностью. Главные герои не сказать чтобы наделены глубоким внутренним миром: она молчит, лишь однажды на пальцах разражаясь пламенной речью о враждебности окружающего мира, он и вовсе рыба рыбой. Чуть более интересными могут ошибочно показаться второстепенные персонажи, хотя на деле и они оказываются весьма карикатурными «монстрами» (какая глубокая метафора!). Сосед – гей, который тщетно пытается открыться и найти родственную душу, но понятно, что получает в ответ, лучшая подруга (Октавия Спенсер) – чернокожая женщина, которой то и дело указывают на ее место, начальник (Майкл Шеннон) – злодей с садистскими замашками и мечтами о мировом господстве. Есть даже русский шпион (Майкл Стулбарг), еще один изгой с большим сердцем и неплохим произношением. Все они разыгрывают поучительный сюжет о нетерпимости, бунте и всепобеждающей силе любви, от приторности которого сводит скулы.

Не то чтобы дель Торо никогда не занимался подобным, но в этот раз будто бы совсем отказался от содержания в пользу формы. К ней-то вопросов практически нет – изображение в отличие от сюжета можно назвать и сложным, и изящным, и изобретательным. Стильные, утрированно стилизованные интерьеры и костюмы, пугающе прекрасный грим водяного, прочие милые детали вроде пустого кинотеатра, кусочков зеленого лаймового пирога в холодильнике и яиц в кипящей воде. Даже повторяющиеся действия героев подчинены художественно приукрашенной логике, которая может порой затянуть и отвлечь зрителя от зияющей с экрана пустоты и простоты авторского высказывания. Даже наличие политического и социального слоя в этом сценарии – того, что всегда важно, а то и первостепенно для режиссера дель Торо – не помогает. Этот реальный мир, переживающий агонию («время вышло», очевидно, еще в 60-х), так приукрашен внешне, что становится нереальным, каким-то рисованным и лишенным даже кинематографической глубины и драматизма. «Вода», но действительно красивой формы. Слишком уж легко, а потому неинтересно считывать послания и искать исторические соответствия, разгадывать все эти иносказания про молчаливых и болтливых чудовищ – в кавычках и без, нетолерантность, расизм, женоненавистничество. Про то, что выжить можно, только отрастив жабры, – а то мы не знали.