Наталия Григорьева
Стив Джобс (Майкл Фассбендер) за работой и дома.
Кадр из фильма
«Стив Джобс» – второй по счету фильм о покойном основателе Apple. Для зрителя у своего предшественника – картины 2013 года, получившей в российском прокате название «Джобс: Империя соблазна», – новый фильм выигрывает уже формально. Вместо Эштона Катчера главную роль здесь играет в высшей степени востребованный (заслуженно!) Майкл Фассбендер, в режиссерском кресле – автор «Миллионера из трущоб», фильмов «На игле» и «127 часов» Дэнни Бойл. Однако главным в этом проекте является сценарист Аарон Соркин, до этого уже поработавший над биографией другого IT-гения, Марка Цукерберга, в фильме «Социальная сеть», а здесь полностью взявшим управление на себя.
Написанная Соркиным (по биографическому роману Уолтера Айзексона) трехактная пьеса – по-другому этот, как ни странно, предельно камерный фильм, не назовешь – разворачивается за кулисами трех важнейших презентаций в истории Apple и в жизни Джобса. «Макинтоша» в 1984 году, компьютера NeXT в 1988-м и, наконец, вершины совершенства – iMac в 1998-м. За считаные минуты до выхода героя на сцену в подсобных помещениях разворачиваются три драмы – похожие одна на другую, с одними и теми же действующими лицами и декорациями, многословные и монотонные, а оттого завораживающие. «Будто за пять минут до каждой презентации все напиваются и говорят мне то, что думают», – вербализирует общие ощущения герой Фассбендера ближе к концу фильма. В течение двух часов экранного времени Джобс словесно сражается с разработчиками, не успевшими научить компьютер говорить («У вас на это было три недели. Мир был создан за треть этого времени»), с бывшей женой и дочерью, которую не признает своей, с журналистами, советом директоров, с главой отдела маркетинга, соратником и миротворцем Джоанной Хоффман (Кейт Уинслет), с лучшим другом и соавтором первых компьютеров Apple Стивом Возняком (Сет Роген). Последний тщетно пытается убедить Джобса в том, что компьютер – не произведение искусства, а если и так, то сам он никак не художник и не музыкант, потому что в жизни не написал ни одного кода. Тот в ответ бросает метафору, которую впору делать слоганом фильма и всей жизни Джобса: «Музыканты играют на инструментах. Я управляю оркестром».
Создатели фильма возводят злодейство Джобса в абсолют – не щадит ни женщин, ни детей, – но не открывают этим Америку. О непростом характере создателя Apple не знает только ленивый. Гораздо важнее в этом смысле трансформация, которая происходит с героем за 10 с лишним лет, показанных на экране. От человека, кричащего в первых сценах почти в лицо маленькой девочке: «Она не моя дочь», – до отца, пытающегося искупить свою вину изобретением iPod в финале. И то, и другое, и все, что между, филигранно сыграно Майклом Фассбендером, который здесь срастается с персонажем и внешне, и внутренне. Показывая не видимые никому изменения в человеке, который верен самому себе, как никто другой.
Но все это лирика, обязательная для большого зрительского кино, относящаяся скорее к сфере интересов Дэнни Бойла и блестяще собранной им актерской команды. Стоит ли говорить о том, как убедительна в своей роли Кейт Уинслет и как неожиданно раскрывается в драматической ипостаси комик Сет Роген? И Бойл, и актеры, если следовать логике самого Джобса, – мастера-музыканты, в совершенстве владеющие данными им инструментами. Управляет оркестром тем не менее Соркин, а потому форма неизбежно побеждает содержание. И именно за филигранно выстроенной структурой и диалогами, где, конечно, ни слова в простоте, но и ни слова в пустоту, стоит идти в кино.
Под эту форму подстраивается содержание. Перед нами в прямом смысле закулисная жизнь Джобса, которая заканчивается с выходом на сцену. Также и Соркин в каком-то смысле выворачивает наизнанку процесс создания фильма, показывая в первую очередь ту работу, которая обычно остается за кадром. Работу с текстом, с его структурой, с его языком, с символическим рядом, с игрой слов и метафор. Непростая и утомительная работа, далекая от развлекательной функции кино. Заскучать перед экраном за два часа несложно, но в этом стоит винить не сценариста, а скорее режиссера, которому этот материал, кажется, все же не по зубам – ему здесь, оказывается, негде развернуться, и он теряется в бесконечных лингвистических диалогах-упражнениях и в классических соркиновских мизансценах с говорящими на ходу людьми. Мизансценах, внутри которых творится история – и реальная, и, безусловно, кинематографическая.
