Как живется кинематографисту в Афганистане

В 2003 году фильм афганца Сиддика Бармака «Усама» собрал по миру множество призов, главными из которых стали «Золотая камера» Каннского кинофестиваля за лучший дебют и «Золотой глобус» за лучший фильм на иностранном языке. Картина делалась сразу после освобождения страны из-под власти талибов. В ней рассказана история девочки-подростка, вынужденной выдавать себя за мальчика Усаму, чтобы работать и кормить мать – в годы правления «Талибана» женщинам запрещалось даже выходить на улицу без сопровождения мужчин, а мужчины в семье юной героини Бармака погибли в многочисленных афганских войнах. В 2008-м режиссер снял новую картину «Опиумная война», удостоенную премии кинопрессы «Золотой Марк Аврелий» в Риме. В России успехи Сиддика Бармака воспринимаются с особым энтузиазмом – ведь он выпускник ВГИКа. Он вспоминает о Москве с нежностью, сетует, что не бывал с конца 80-х в России. Корреспондент «НГ» Дарья БОРИСОВА побеседовала с Сиддиком БАРМАКОМ в Екатеринбурге, где он трудился в жюри фестиваля киношкол «Кинопроба».

– Сиддик, каково это сегодня – жить в Кабуле?

– Опасно. Моя дочка говорит: «Папа, мне так хочется в парк поиграть с девчонками». А мне не остается ничего другого, как ответить: «Это опасно. Не ходи». Она удивляется: «Раз тут ничего нельзя, почему бы нам не уехать жить в другую страну?» В такие моменты ужасаешься: действительно, в каком страшном мире я живу! Едешь на машине и автоматически вглядываешься в автомобиль перед тобой – не выглядит ли колесо так, будто в нем бомба… В Афганистане почти 35 миллионов людей, и все они, увы, психически нездоровы из-за постоянного страха.

– А не уехать ли? Вы же известный режиссер...

– В такие минуты я вспоминаю «Ностальгию» Тарковского. Герой думает о березах, о России. А я думаю о горах, о солнце, о горных речках. Эта земля дает мне энергию, сама по себе она ведь очень ласковая, несмотря на все ужасы сегодняшней жизни. Будет ли что-то вдохновлять меня так, как она?.. Наверное, я не уезжаю еще и потому, что считаю себя полезным своей стране. Мне становится легче, когда, например, преподаю в университете. Нынешняя молодежь выросла на почве трагедии. Среди них есть те, кто вернулся в Афганистан из эмиграции – из Ирана, Пакистана и других стран, и те, кто никуда не уезжал. Они появились сейчас, будто из дыма войны, вдумчивые и нацеленные на действия больше, чем мы.

– А как вы в свое время пришли в кино?

– Впервые я попал в кинотеатр со своим двоюродным братом, мне было пять с половиной. Брат предупредил: «Сейчас откроется занавес и появится человек с пистолетом, он будет в нас стрелять». Я испугался и задрожал. Занавес открылся, но на экране показались лошади, всадник. «Ошиблись…» – сказал брат. Я осторожно повернулся посмотреть, не нацелен ли на нас пистолет сзади, и увидел, как из какого-то окошка идет луч…

Сначала я мечтал стать киномехаником! Собирал картонные коробки, делал из них проекционный аппарат. Прилаживал зеркало, ловил луч солнца, пропускал через это все обрезки пленок, которые находил около кинотеатров. Собирал друзей и показывал им «кино». Билеты им продавал! В какой-то момент понял, что в моем «кинотеатре» не хватает звука. Попробовал писать диалоги. Вдруг открылось, что это вот – содержание – и есть кино, а не аппарат, не линзы, как я думал… Лет в 14 в автобусе из Кабула в Кандагар я познакомился с известным актером. Он меня устроил на частную киностудию, где я был звукооператором, осветителем, потом стал переписывать сценарии, дописывать диалоги.

Году в 80-м, на съезд Союза кинематографистов Афганистана приехал Алексей Баталов. Он говорил, что СССР готов помогать в подготовке молодых кадров для афганского кино. Мне предложили поехать в Москву учиться. Но к тому времени мой отец эмигрировал в Германию, на мне была мама. Я ей признался, что мечтаю принять приглашение в Москву, но не решаюсь оставить ее одну. Она велела мне не мучиться. Сказала, что помнит, как я делал киноаппараты из коробок. Я попросил переехать к маме двоюродного брата, а сам улетел в Москву. Год изучал русский язык в МГУ. Потом уже выдержал экзамены во ВГИК на курс Юрия Чулюкина. Как я ему благодарен, равно как и другим вгиковским педагогам! Дорога от общежития до института для меня была дорогой мечты. В то время я даже мечтал по-русски.

– Какие у вас радужные воспоминания! А ведь как раз в эти годы шла война в вашей стране.

– Да. Вернувшись в Афганистан, я поехал к моджахедам, к Ахмаду Шах Масуду. Хотел узнать, что они за люди и какую роль они планируют отвести кинематографу, если придут к власти. Убедился, что Шах Масуд кино очень любит. Он повез меня домой, открыл шкаф с кассетами. Я «Касабланку» впервые увидел в гостях у Шах Масуда… Он просто обожал эту картину! Большое значение придавал документальному кино, считал, что оно действует сильнее, чем игровое. Он доказал (мне по крайней мере), что он не только военный, но и интеллигентный человек. Это даже можно понять по его обращению с советскими солдатами. Он держал слово, ценил человека. Это было важно для меня. Не только то, что мы земляки – я тоже родился в Панджшере. Как и он, я этнический таджик. У Масуда мы создали Центр документальных фильмов для моджахедов. Я сам снимал, снимали мои ученики-моджахеды. Среди них оказалось много талантливых людей!

– Вы киношколу организовали в стане моджахедов? У вас за партой сидели ученики в чалмах и с автоматами?

– Ну да... Ахмад Шах Масуд любил кино как искусство – вот что важно. Уважал свободу слова, демократические принципы. Когда он воевал с талибами, он воевал с фундаментализмом и экстремизмом. Но его подвело то, что он, как мне кажется, не верил никому. Особенно Западу. Он погиб 9 сентября 2001 года, а 11-го случилась катастрофа в Нью-Йорке. Есть основания полагать, что и его убрала «Аль-Каида». Я к тому моменту был вынужден уехать в Пакистан. Вернулся в начале 2002-го, после свержения режима талибов и приступил к работе над фильмом «Усама».

– В Иране сегодня опасно быть кинематографистом. Режиссеры уезжают или оказываются под домашним арестом, как Джафар Панахи. А у вас?

– В нашем случае стоит порадоваться, что в стране иностранные войска… Это некая гарантия того, что власти будут сохранять толерантность и демократичность. Не знаю, что будет, если американцы и правда выведут в 2014-м свои войска из Афганистана. В такой ситуации наш Карзай может обернуться аятоллой Хомейни… Могут вернуть талибов в жизнь страны. И опять может вспыхнуть гражданская война. И Афганистан распадется на части.

– Преподавание – ваше основное дело сейчас?

– Не совсем. Я ищу копродюсеров для нового фильма. Афганское правительство ведь ни копейки на кино не дает. Последний, кто мне давал деньги на кино в Афганистане, был Ахмад Шах Масуд. Сейчас государство говорит: кино – это не наше дело. Мы даем вам свободу слова, но больше ничего не можем дать. Я ищу партнеров везде, и в России. Действие в том фильме, что я задумал, происходит в Афганистане, Таджикистане и России. История путешествия души – она воплощается в разных людях, движется сквозь границы.