Дарья Борисова
Уединение главного героя нарушила городская красавица.
Кадр из фильма «Степняк»
Первые дни конкурсных показов на «Киношоке» оказались посвящены преимущественно постсоветскому Востоку – показаны фильмы из Узбекистана, Таджикистана, Азербайджана и Киргизии. В последнем, как оказывается, только и можно снимать что-то про реальную жизнь, про проблемы. А в кинематографиях остальных независимых азиатских государств притчи стали незаменимы. Приметы жизни в них вполне условны, а мораль строится из вечных «кирпичиков». Так оно всем спокойнее – и авторам, и тем, кто над авторами.
Советский зритель всегда любил индийское кино. Но особенно пламенно индийское кино любил советский зритель в республиках Средней Азии – это факт. И сейчас, когда из Узбекистана, Таджикистана уехали практически все профессиональные кинематографисты, воспитанные во ВГИКе, самодеятельное кино там заняло нишу, превратилось в индустрию, тяготеющую по форме производства и содержанию продукта к Болливуду. Именно на «Киношоке», где в одном потоке идут год от года фильмы, например, узбекские и литовские, ясно видишь, что бывшие соседи по глобальной советской «коммуналке» - люди с разных планет. И азиатская «планета» в постсоветской «галактике» самая герметичная. Критический инструментарий подчас даже как-то неприменим к образцам такого кино – сначала впадаешь в оторопь, мысленно обращаешься к авторам с вопросом: «Вы это что, серьезно?», потом смеешься, а потом себя одергиваешь – да, они это серьезно. Такова эстетика, фольклорная основа этого искусства – сентиментальная, нравоучительная. Так вот оторопели на нынешнем «Киношоке» от таджикской картины «Самоубийца» Рустама Шоазимова. В ней яркими красками, не знающими полутонов, написана история внутреннего конфликта лесника со своей совестью. После многих лет ожидания появления наследника он узнает, что станет-таки отцом, и сыну его гадалка пророчит ослепительный жизненный путь – только для этого будущий родитель должен застрелить единственного олененка в местном заповеднике. И вот этот монолитный человек мучается угрызениями, к нему с укоризненными репликами обращаются все его братья меньшие – варан, еж, медведь, обезьянка (водятся ли медведи и обезьяны в таджикских горах – вот вопрос…). Дело в том, что лесник понимает язык зверей, и это вам не метафора какая-нибудь, а самая что ни на есть реальность: еж на крупном плане попискивает, а внизу кадра его речь расшифровывается титром: «Ах ты, такой-сякой, предаешь ради богатства наследника старых друзей». А игре исполнителя главной роли позавидовал бы актер шекспировских времен: он потрясает кулачищами, вращает глазами, завывает так, что на площади – откуда ни смотри – было бы хорошо видно и слышно, а главное, понятно – страдает человек, негодует.
Эстетическую пару таджикскому «Самоубийце» составил в анапском конкурсе азербайджанский «Степняк» Шамиля Алиева, многим он напомнил знаменитый фильм Али Хамраева «Бо, Ба, Бу» – отличную, остроумную притчу про то, как все идет насмарку у степных простаков, стоит появиться в их округе женщине. Герой Алиева – пастух-дикарь – жил себе и жил в пустынном краю, гонял верблюдов, но вот прибилась к его нехитрому хозяйству молодая дамочка, беременная от нехорошего городского гуляки. Степняк полюбил ее бесхитростной любовью, верблюды приняли новую хозяйку (хотя поначалу ревновали хозяина, одна верблюдица даже презрительно плюнула ему в лицо), но вот приехал из города бывший дружок легкомысленной девицы и разрушил идиллию. В отдаленных углах люди живут патриархальным укладом и блюдут чистоту, город и всяческая вообще «современная цивилизация», досужая суета разрушают достоинство суровых и кристальных душ – про это и очередной философский экзерсис узбекского режиссера Аюба Шахобитдинова «Небеса – моя обитель», также представленный в конкурсе 21-го «Киношока». Там в качестве образчика чистоты фигурирует несчастная горянка дивной красоты – Пери, как ее называют жители большого селения. Девушку пытаются пристроить замуж, она кочует из дома в дом, но никто не выдерживает ее глубокого укоряющего взгляда, и это свидетельствует, видимо, о том, как погряз подлунный мир во грехе. Удивительно дидактичен кинематограф тех стран, из которых так часто доносятся вести о пренебрежении правами человека.
На этом оригинальном фоне с благодарностью воспринимаешь неяркую историю сближения двух родственных душ – отца и дочки, не знакомых друг с другом до поры. «Принцесса Назик» киргиза Эркина Салиева, может, и не дотягивает до определения «удача», но есть в ней какая-то нежная интонация, которая трогает, есть отличная семилетняя исполнительница Айдай Салиева – редко когда увидишь такое органичное существование ребенка перед камерой. И мир прибрежного иссык-кульского местечка воссоздан так, что чувствуешь – не в сказку попал, а в реальность, где браконьеры подторговывают рыбой, а женщины и дети гнут спины на потайных плантациях анаши. Если верить, что кино многое говорит о состоянии государства и общества, то Киргизия пока видится страной, свободной от цензуры. Правда, горечи от осознания глубины пропасти от этого в киргизских фильмах последних лет не меньше.
Анапа
