Виталий Нуриев
Полюбоваться хоть на виртуозную работу с костюмами – Елизаветинская эпоха в молниях и заклепках.
Кадр из фильма «Буря»
Несмотря на то что отношения литературной классики и кинематографа складываются непросто, режиссеры не оставляют попыток подружить их. Появляются новые экранизации. Как, например, «Буря» по одноименному произведению Уильяма Шекспира. Фильм закрывал прошлогодний фестиваль в Венеции. Российская премьера состоялась в конце июня на 33-м Московском Международном кинофестивале.
В 2010 году шекспировская трагикомедия «Буря» отпраздновала 400 лет с момента своего создания. Нельзя сказать, что все взоры тут же обратились к ней. Вовсе нет. Она и так не жаловалась на недостаток внимания. История об изгнанном из родного отечества чародее Просперо – герцоге Миланском, живущем в уединении на острове с дочерью Мирандой, не сходит с театральных подмостков вот уже пятое столетие. Она действует по законам классического театра, говоря на языке универсального, и потому не требует серьезного подновления. Месть, любовь, волшебство – триада, где хорошо уживается и трагедия, и комедия, которые без труда шагают через время.
Однако желание подновить возникает. И не только у режиссера Джули Тэймор, выдавшей сейчас нам свою версию «Бури». Шекспир вообще не дает покоя кинематографистам. Ему приходится то примерить на себя анимационную форму и рассказать пластилиновый «Сон в летнюю ночь», то отправить своего Кориолана в современный Белград. Тэймор тоже не отстает. Глубоко очарованная постмодернизмом, она решает затеять свою игру и чуточку осовременить текст. Начиная с сюжета, где меняет пол волшебника. Просперо становится Просперой (Хелен Миррен). Перемены такого толка как минимум должны вывести полемику на новый уровень – на обсуждение места женщины в обществе и ее права на власть. А также поменять всю психологическую структуру отношений между магом и его юной дочкой, всю мотивировку театрального действия. И все же Тэймор – не пионер. И Миррен – не первая Проспера. До нее, в 2000 году, успела поэкспериментировать с шекспировским волшебством Ванесса Редгрейв.
Правда, при всех экспериментах обычно пытаются бережно обойтись с языком Шекспира. Но не здесь. С самого начала ты вслушиваешься, как четко и красиво декламирует Проспера на английском явно не нашего времени строки, следишь за субтитрами, читаешь канонический перевод. С появлением новых персонажей текст рвется, сквозь бреши пробивается сорная травка – нелепые языковые вкрапления, к которым английский драматург никакого отношения не имеет. Фильм тоже рвется, все больше и больше походя на лоскутное одеяло – любительский капустник с дорогими спецэффектами на 20 млн. долл. и разрозненными сценками. Любовная коллизия с участием персонажей, будто сошедших со страниц глянцевых журналов, приторна, а широкие и значительные обобщения, к которым режиссер стремится подвести своего зрителя, мелки.
Свою лепту в модернизацию «Бури» вносит заслуженная кастелянша Голливуда Сэнди Пауэлл. И на ее работу хотя бы интересно смотреть. Елизаветинская эпоха густо расцвечена другими вкраплениями, сливаясь с модой 1940-х годов и откровенным футуризмом.
Что же касается текста, то расстраиваться, конечно, не стоит. Наоборот, тут наверняка следует усматривать благую цель. Печатают же классику в сокращенном виде, чтобы ее хоть как-то знали. И кино задумало привить подрастающему поколению вкус к высокой литературе, пусть даже в резко переработанном, популяризованном виде, где классического – раз-два и обчелся. А Шекспир выстоит, он видал бури и похлеще.
