И древо каплет соком бытия

Бред Питт и дети в «Древе жизни».
Кадр из фильма

Драматическая лента классика современного кинематографа Терренса Малика «Древо жизни», победив на Каннском кинофестивале в этом году, очень быстро добралась до наших киноэкранов. Причем, несмотря на выраженную художественную сложность, ее прокатная судьба не ограничилась культурным гетто двух столиц, афиши фильма можно увидеть и в других крупных городах России.

«Где был еси, егда основах землю? возвести ми, аще веси разум», – вопрошает ветхозаветным гласом фильм в прологе. И уже тогда кажется прямолинейным донельзя. И остается таковым. Казалось бы, нет ничего проще, чем резюмировать здешний сюжет. Успешный архитектор, стоя в прозрачном лифте огромного небоскреба, несется вверх, отсчитывает десятки этажей и озирает окрест. Взгляд цепляется за макушки одноликих зданий, их монотонный хоровод гипнотизирует и топит в море нахлынувших воспоминаний.

Памяти не свойственна жалость. Она не спросит, куда тебя отвести. Архитектор погружается в детство, возвращается в тихий, не отравленный суетой техасский городок 1950-х. Двухэтажные домики, согретые солнечным светом. Изумрудные лужайки в бликах росы. Редкие автомобили. Дерево, посаженное отцом. Ребяческие забавы. В них выведено познание жизни. За ребенком-героем и ты погружаешься в детство, забывшись ярким сном, в который Терренс Малик укутывает экран. Не думая о мзде, что взимается с каждого желающего повзрослеть. А тут бы вспомнить пролог и больше не обманываться простотой сюжета.

Сюжет гораздо сложнее. Он постепенно становится ветвью, малым ответвлением вселенского сценария. Замысел Малика поражает своей грандиозностью и отвагой. В плоскости киноэкрана он стремится воссоздать картину зарождения всего сущего на Земле, практически уходя в документальность, но в то же время оставаясь на позициях художника. И многое ему удается. Во всяком случае, тут явственно ощущается бесконечная текучесть материи, которая захватывает отдельные жизни, делая их ветвями единого древа.

Как ни смотри фильм Малика, какой стороной ни поверни, он постоянно оборачивается этим деревом с широко разросшейся кроной. Выходя за рамки своего сюжетного основания, картина пускает ростки в разные стороны. Проще всего найти здесь «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Фильм, по сути, и представляет собой роман воспитания, только на киноэкране. Углубившись, найдешь там еще одно произведение, гораздо более раннее. За главным героем встает образ из романа Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел: История погребенной жизни» – мальчик бредет по улицам в бесплотных попытках нагнать ускользающий призрак брата и повторяет: «Утрата! Утрата!» Или, доверившись безмятежной красоте фильма, вдруг начинаешь ощущать, что неприятно сосет под ложечкой, понимая – безмятежность обманчива, как у Трумена Капоте. Не ошибаешься, потому что приходится потом хлебнуть горестной ностальгии по «Потерянному раю». В конце концов герой Малика занимает свое место, свою ветвь на огромном дереве, собрав весь необходимый багаж, который до него накопила культура, сам являясь таким же деревом в миниатюре.

Замечательно, что и нам, видимо, уготована там своя ветвь. И если сценарий экранного детства покажется близким и не смутит суматошной путаницей воспоминаний, иногда совсем алогичных, как оно и бывает в реальности, то два с лишним часа не покажутся высокопарным желанием художника излить зрителю душу. Если же нет, и пересечений не произойдет, то ветка надломится или не приживется, как бывает с плохо привитым побегом.