Миру перемир

На минувшем «Кинотавре» весьма консервативное жюри во главе с Кареном Шахназаровым дало «Перемирию» сразу два приза – за лучшую мужскую роль Ивану Добронравову и за лучший фильм. И выглядело это одновременно как казус и соломоново решенье. С одной стороны – «Перемирие» никто и не думал вносить в список фаворитов, фильм слишком незаметный, сливающийся с фестивальным ландшафтом. Тут нет ни шоковой терапии «Счастья моего», ни вызывающей старомодности «Явления природы», ни холеной фестивальности «Другого неба» Дмитрия Мамулии. С другой же стороны, именно за то, что тут «ничего нет», «Перемирию» и дали приз.

Тут напрашивается вполне очевидный каламбур: фильмы Светланы Проскуриной всегда были таким вот «перемирием», примиряли все направления, стили, почерки и примеряли их на себя. Там проглянет абстракция Миндадзе, тут проблемное подростковое кино Динары Асановой мелькнет. Можно только хвалить за это Проскурину – она действительно очень точно понимает, какой почерк сейчас актуален, а это качество очень даже ценное. Ну не ругать же ее за то, что она хуже Миндадзе или, тем более, не такая радикальная, как Асанова.

Вот и в «Перемирии» словно в калейдоскопе можно было увидеть все основные тенденции современного русского кино, все его лейтмотивы. Шофер Егор (Иван Добронравов) отправляется в рейс непонятно куда («такого места и на карте-то нету»), а по дороге заворачивает в родную деревню, где ищет себе невесту (безуспешно – путем подглядывания в бане), тырит с дружбанами провода с ЛЭП, находит бандитов с большой дороги, укравших у дяди Егора пальто и все сбережения, слушает песни Магомаева в исполнении священника и уезжает в волшебное никуда.

Таким образом, тут есть все лейтмотивы современного русского кино: неспособность любить (все постельные сцены выливаются в комическую беготню и крики), герой-шофер, едущий в никуда и вязнущей в гнилом провинциальном мире, бессмысленно жестокие мужички, вылезающие из лесу с топорами и ружьями, наконец, шок от электрического разряда в кульминации (током дергает в современном русском кино, если вы не заметили, каждого второго персонажа, а уж молния шарахает по героям только так).

Проблема только в том, что «Перемирие», в отличие от прочих фильмов – не столько рефлексия на тему времени, сколько вполне спокойное существование внутри него. И выглядит скорее пародией, чем оригиналом. Там где, у Александра Лунгина и Сергея Осипьяна безнадега а-ля семидесятые рождет аллюзии с современностью и позволяет что-то узнать о нашем дне – у Проскуриной она остается красивой завитушкой. Где у Лозницы смешно и страшно – в «Перемирии» нелепо или просто никак. Где у Мамулии работа мысли и филигранное, европейской выделки мастерство – у победителя «Кинотавра» чистая форма без содержания. Одним словом, все эти лейтмотивы тут лишены смысла, реакции не возникает. В определенный момент в «Перемирии» применяется вовсе запрещенный прием – выпускают на арену героя-резонера – даром что по имени Генка Собакин, так еще в исполнении Сергея Шнурова (мало какая роль в достаточно обширной фильмографии лидера «Ленинграда» была такой неорганичной). И Собакин, естественно, объясняет любезной публике, что хотела Проскурина всем этим сказать: что любой «гоп-стоп» – ничто иное, как новая пугачевщина, что жить на Руси тяжко, а населяют ее воры и пьяницы. Иначе как неуверенностью режиссера в том, что он делает, недоверием к собственному инструментарию – образам, к тому же, заимствованным – такое явление лешего-мессии, народу не объяснишь.

Из всего этого следует, что жюри «Кинотавра» не столько примирило фильмы конкурса, сколько успокоило себя: все пройдет, все эти образы. Дороги в никуда, жестокого пространства русской провинции, татей и топей – просто дань моде, а не рефлексия на тему современности, и уж точно не исчерпывающие образы нашего времени и проявление всех его болячек. Вот и Проскурина моде не чужда. Переболеет. Ну главное чтобы жюри было спокойно и спало крепко, а уж что там за пределами кинозала творится, насколько образы в кино связаны с реальностью – по барабану, правда?