Снег змеями поземки энергично извивается по мерзлой земле перед колесами. Пятиэтажные дома казарменного типа меж голых берез - вот город Назарово в ноябре. Выезжаем в холодной "Волге" по безрадостному пейзажу из города и долго едем между заводскими строениями, выглядящими совсем неживыми. Темные цеха с выбитыми стеклами, не дымящие трубы. У завода "Сельмаш", где некогда подрабатывал Быков, несколько более веселый вид. Водитель "Волги" сообщает, что завод заработал, ему далеко до недостижимой уже доперестроечной мощи, но ремонтируют комбайны, сеялки и прочий вспарывающий поле инвентарь. О брошенных с перебитыми хребтами и лапами заводах можно было бы и не упоминать, мало, что ли, я увидел их по России и СНГ; но мы едем во дворец Быкова, в известный всей стране коттедж над рекой Чулым, и становится все более непонятным, почему Анатолий Быков выбрал для своей резиденции эту мерзлую территорию в опасной близости от заводов. Проехав вдоль забора ГРЭС - мощные краны, хватая целые железнодорожные вагоны, подымают их в воздух и, опоражнивая, переворачивают, - проехав мимо хеопсовой усеченной пирамиды угля, мы сворачиваем в чахлый лес вдоль почему-то незамерзшего водохранилища. Я спрашиваю у шофера о купании. Он отвечает: после купания в этом водоемчике выйдешь оттуда без кожи. Оказывается, ГРЭС сливает туда свою техническую воду, используемую в производстве электроэнергии. "Странный человек Быков, - думаю я, - почему надо было располагать свой коттедж, дачу, дворец, назовите ее как угодно, у паршивых гидролизных вод, где, наверное, плавают утки без оперения и рыбы в язвах - если вообще кто-либо плавает. Зачем? Из любви к родной некрасивой шахтерской земле? Из чувства тщеславия, чтобы пацаны, соученики и друзья детства и юности, постоянно созерцая его резиденцию, могли видеть воочию расстояние, разделяющее их и его? За пять лет, что стоит дворец, сам Быков побывал здесь раза четыре. Может быть, ему разонравилось ездить на отдых по выжженной земле?
Проезжаем село Верхняя Чулымка. Шофер обращает мое внимание на сарай на краю села: "Здесь лошади у Анатолия Петровича. Конюшня. Три лошади. А рядом еще сарайчик - это домик для конюха, он присматривает за лошадьми". Впоследствии, уже вернувшись в Назарово, я узнаю, что невзрачное строение, воздвигнутое наспех для конюха, послужило причиной для снятия кандидатуры Быкова с выборов в Госдуму по Ачинскому округу. Так как он якобы не продекламировал эту собственность в сданных документах. По Ачинскому округу Быков решил баллотироваться после того, как Центризбирком завалил федеральный список ЛДПР, вторым номером в котором, сразу за Жириновским, значился Быков. Вешняков психопатом орал на Жириновского, Жириновский на Вешнякова. Избиркомовцы легли костьми, но не пропустили. Говорят, Быков сам пришел к Жирику. Если бы я знал историческое значение этого служебного помещения на краю бедного села, я бы сфотографировал его - для себя.
Чтобы сразу покончить с этим строением, скажу, что сарайчик был записан на некоего Олега Ставера, жителя города Назарова. Он был чем-то вроде старшего охраны быковского коттеджа, когда 11 октября 1997 года туда заявились полсотни ментов и омоновцев. Примерно в ноябре 1999 года Ставер стал давать показания против своего бывшего босса. Среди прочего он сообщил, что Быков приказывал ему перевозить сумки с оружием. От сумок с оружием он впоследствии отказался, сказал, что не знал на самом деле, что в них находилось. Но показания Ставера о том, что это не его сарайчик, что построил его Быков, послужили основанием для решения Ачинского избиркома исключить Быкова из числа кандидатов. Против этого решения протестовал тогда заместитель начальника налоговой инспекции Юрий Валентинович Акимочкин. Протестующего уволили. Сегодня, обиженный, он молча работает где-то в администрации. Ясно, что при давлении, оказанном на них на всех, а все знают, на какие пытки способна наша милиция (вспомним брошенное при обыске у Быкова его товарищу, депутату Госдумы Демину: "Не был бы депутатом - висел бы ты у меня на одной руке, а другой признания подписывал"), Быкова предали Олег Ставер и его брат, предал, как говорят, еще один охранник - Никитин┘ Ставер с тех пор ходит с омоновской охраной...
Коттедж окружен забором, охраняется собаками. Быков владелец, не Быков, но без собак дом точно бы разграбили. Когда мы подъехали к воротам, нас встретил один-единственный сторож - парнишка в потрепанном камуфляжном ватнике и штанах, заправленных в кроссовки. Больше никаких сторожей не обнаружилось.
В цокольном этаже дворца пусто, лестница ведет вверх на жилые этажи. Слева комната, где помещается котельная и какие-то службы по содержанию дома. Рядом - тренажерный зал, металлические уютные снаряды. Яркие, удобные, они, возможно, компенсировали Быкову ржавое железо и рваные мешки его спортивного детства и юности. В цокольном этаже мы сняли обувь, получили тапочки, как в музее. Мне в 1979-1980 годах в Нью-Йорке пришлось служить "хранителем дома", или house-keeper"ом, у мультимиллионера Питера Спрэга, посему я знаю, как устроены дворцы, и мне было с чем сравнить дом Быкова на речке Чулым. Я сравнил его с домом Спрэга на реке Ист-Ривер.
Вот столовая со столом и двенадцатью стульями. Имеет нежилой вид, стулья ножками вверх покоятся на столе. Пищей не пахнет, и скорее всего никогда ее здесь не принимали. Возможно, Быков собирался жить здесь в глубокой старости.
В гостиной два кожаных дивана, четыре кресла, чуть в стороне стол с пятью стульями, круглый. У самого входа неуютно как-то - высокий, в рост человека, нелепый камин. На камине антикварные пистолеты, бронзовый зубр и всадник, тоже темной бронзы. Как налоговый инспектор, я записал в тетрадь: узкие напольные часы, ковер, большой телевизор, один цветок напольный, четыре картины, зеркало высотой в 2,5 метра, стены бежевые.
На лестничной площадке второго этажа - рыцарь. Меч, латы, какая-то стыдливая красная кольчужка прикрывает чресла. Парнишка в потрепанном камуфляже объяснил, что рыцарь вызвал столпотворение и дичайший восторг среди ачинских ментов, они скребли латы, которые изготовлены из желтого металла, очевидно надеясь, что латы окажутся золотыми. Рядом с рыцарем два серых мягких дивана, такое же кресло (обивка в белых цветах на сером фоне) и журнальный столик.
В гостевой спальне - почему-то две деревянные двуспальные кровати. За две двуспальные в одном помещении, как и за камин (слишком выглядит новостроем), я поставил Быкову или его дизайнерам двойку. Еще в гостевой были, как и требовалось: столы, шкаф, кресла, стулья. В окно была видна заснеженная речка Чулым, пустой и морозный теннисный корт, а за речкой - "уазик".
"Слушают", - сказал паренек в камуфляже и вздохнул. Вздохнул и я, спокойно и фаталистически, так как меня самого слушают, наблюдают, встречают и провожают и даже обыскивают. Ведь помимо написания книги о Быкове я еще руковожу Национал-большевистской партией.
Master-bedroom я одобрил. За сдержанность. Только двуспальная кровать. Шкаф. Две лампы по обе стороны кровати - для супругов. Одна картина с васильками. На быковской стороне кровати на столике фото - в сердечке Быков и жена Марина, веселые. Так как Быков сидел в тюрьме, в далекой Москве, я им от всего сердца посочувствовал. Вообще, подумал я, разглядывая фото, Быкова всегда легко найти на любой фотографии: он всегда самый широко улыбающийся. На самом верху, там, где на фасаде три верхних окна, - бильярдная. Она обшита деревом и вдоль стен тесно уставлена по периметру диванами. Здесь Быков должен был играть в бильярд с партнерами по бизнесу и друзьями. Возможно, и сыграл пару партий. Но гнезда для отдыха не получилось. Сюда приезжают в основном менты и журналисты. И те и другие с ненавистью разглядывают этот образцово-показательный загородный дом богатого человека. Я тоже разглядел с интересом. Наследственный нью-йоркский brown-stone дом Питера Спрэга, разумеется, был аутентичным образцом, а быковский лишь копией. Но это была хорошая копия, и кроме нелепого камина да двух двуспальных кроватей в одной гостевой комнате, ошибок было немного.
Еще чувствовалось, и это я уже понял на обратном пути, проезжая мимо конюшни и судьбоносного домика при конюшне, мимо гидролизного водоема, мимо назаровской ГРЭС, где с шумом опорожняли угольные вагоны, мимо железных и каменных обломков назаровских заводов┘ Еще чувствовалось, что вот из общей этой мерзлой каши жизни появился другой человек - энергичный, с порывами, с желанием создать себе, а частично и другим, иную реальность. А его тотчас же скрутили, запутали, обвили веревками закона и беззакония. Он подражает на самом деле стандарту Питера Спрэга - наследственного мультимиллионера, богача, чей дед Фрэнк спроектировал и построил нью-йоркский сабвэй и был лауреатом премии Эдисона в 1913 году. Если бы Быков подражал стандартам синих, татуированных, знал бы свое место, возможно, репрессивная машина была бы к нему не так сурова. Я вспомнил рассказ Лескова об энергичном немце, приехавшем в русскую глубинку, привезшем всякие умные машины, и как эта глубинка его ухайдакала, немца этого, как немец запил.
Дом Быкова - мечта о шикарной жизни. Когда-то в Нью-Йорке я безработным купил себе, помню, белое пальто. Я надел его тогда пару раз и потерял к нему интерес, позднее возил в багаже, переселяясь из страны в страну. Однако я удовлетворил свою жажду, осуществил мечту. Очевидно, для Быкова этот дом был, как белое пальто для меня. А вокруг стояли болотом пятидесятые годы┘
В единственной достойной столовой Назарова был перерыв, потому мы купили копченой говядины и пришли в гостиницу "Заря". У входа топтался хиленький пацан с друзьями. "Ну как книга?" - спросил хиленький. "Осталось начать да кончить", - ответил я. &
Дарья Гармоненко 
Михаил Сергеев 
