Внутренние детали. Сергей Маковецкий в Мелихове

≈ Сергей Васильевич! Когда вы начинаете работать, насколько вам интересен автор как человек? Каким он был в жизни...

≈ Очень интересно. Дядя Ваня это же не первая моя работа. Третья. Первая ≈ это «Черный монах». Когда мы начинали «Черного монаха» с Камой Мироновичем Гинкасом, то, конечно, я очень интересовался, а он, в свою очередь, делился с нами своими ощущениями и мыслями. От него я впервые услышал и с ним согласился, что Чехов не был, как иногда представляется, этаким рафинированным добрым дядюшкой в пенсне. Судя по произведениям, это был очень жёсткий, ироничный, даже циничный человек. Когда мы делали в Театре Вахтангова «Уроки мастера», я играл Шостаковича, тоже интересно было как можно больше прочесть о Дмитрии Дмитриевиче. Это всё ещё были книги советского издания, не было документов, и я тогда смотрел фотографии. На фотографиях Дмитрий Дмитриевич очень выразителен, многое становилось понятнее, о чём нельзя было прочесть в книгах.

≈ Что было самым интересным?

≈ Моя любимая фотография ≈ это Дмитрий Дмитриевич на стадионе, смотрит футбол. По обеим сторонам от него сидят люди в военной форме, а посередине он, в коричневом пальто, в фуражке, и на руках у него портфель. И он очень внимательно смотрит футбол. Футбол ≈ это замечательно! В фильме «Скрипка Ротшильда» французского режиссера Эдгардо Казарински, где играли французские и эстонские актеры, я играл главную роль ≈ Дмитрия Дмитриевича. Это – история про его ученика, написавшего оперу «Скрипка Ротшильда», он закончил клавир и ушел в ополчение. Погиб. А Дмитрий Дмитриевич заинтересовался судьбой клавира и потом его оркестровал, как в свое время Римский-Корсаков ≈ оперу Мусоргского «Хованщина». Фильм шёл потом во всём мире, кроме нашей страны. Некоторые критики посчитали, что публика это не будет смотреть вообще. Им почему-то поверили и картину не купили. Так вот что касается футбола. Съёмки проходили в Таллине, который был сделан а-ля Куйбышев. Когда мы снимали сцену, где Дмитрий Дмитриевич выходит из трамвая и идет на берег Волги, а у нас он, естественно, выходил к Таллинскому заливу, где-то невдалеке мальчишки играли в футбол. Мы сняли один дубль, и я говорю Эдгардо: а что, если я во втором дубле попрошу ребят, чтобы они ударили мяч посильнее, чтобы он докатился до меня и я дал им пас. Он сказал: я боюсь, что это будет комический момент. Я не стал настаивать, поскольку не был уверен, прав я или нет. А потом, когда уже снимали в Доме офицеров, который был переделан в Петербургскую консерваторию, ко мне подошел пожилой человек и сказал, что я очень похож на Дмитрия Дмитриевича. Я говорю: нет, я не похож, просто очки, прическа... А вы знаете его самое любимое занятие? ≈ спросил он. Я вздрогнул. Он говорит: футбол. Он даже писал о футболе, но стеснялся публиковать. Когда я рассказал об этом Эдгардо, он пожалел, что не знал этого раньше... Это всё о том, узнаешь что-то об авторе или нет.

≈ Но ведь поход в музей может помочь, а может и помешать своей такой мемориальностью...

≈ Как правило, это делаешь просто для себя, персонажу такие поездки не помогают. Наверное, в сцене Тригорина и Нины этот флигель, этот дом я буду представлять. Эту аллейку любви. Но мы же знаем, что персонажи у Антона Павловича немножко другие. Все монологи дяди Вани, все, носят немного обвинительный характер. Он говорит о Серебрякове, что тот читает и пишет 25 лет, ничего не понимая в искусстве, 25 лет занимал чужое место, переливает из пустого в порожнее, он никто, его не знает ни одна живая душа, совершенно неизвестен... Он ≈ мыльный пузырь. Достаточно обвинительные слова. Но мне кажется, что это некоторая провокация, Чехов говорит эти слова и дает возможность исполнителям и режиссёрам их слышать по-своему. Мне кажется, мы в «Дяде Ване» услышали это вернее. Кого обвинять? Иван Петрович Войницкий говорит, что 25 лет он управлял имением, посылал деньги Серебрякову, как самый добросовестный приказчик: «И ты ни разу не поблагодарил меня!» Вопрос: а кто вас заставил, Иван Петрович, 25 лет служить верой и правдой? Вы для себя избрали путь служения идеям Серебрякова, считать их гениальными, знать наизусть все статьи... Он обнимает Серебрякова, потому что, говоря ему эти вещи, не обвиняет его, а говорит: согласись, и всё будет по- другому, согласись, и жизнь будет другая. Поскольку у дяди Вани есть совесть, он эти очень страшные слова говорит с ощущением, что тот услышит, согласится и, может быть, с завтрашнего дня начнет писать лучше. Только услышь меня, дорогой мой, но то, что ты делаешь, немножко неверно. Согласись, что ты, наверное, неверно немного существуешь, а вместе с тобой и я неверно существовал. Это не столько обвинение в адрес Серебрякова, сколько открытие самого себя. Вопрос не в том, как трактовать, – а как услышать сегодня чеховских персонажей?.. Всё есть в пьесах. Написано в этих буквах, их просто нужно прочесть.

≈ Есть ведь общепринятый образ Чехова. Насколько важно, играя, знать, каким он был на самом деле?

≈ Во всех пьесах, во всех без исключения, Чехов говорил о себе. Например, в Тригорине: «мило, талантливо, но далеко до Толстого» ≈ или: «прекрасная вещь, но «Отцы и дети» Тургенева лучше». Он действительно считал, что он пишет пустячки. У Толстого ≈ романы. Даже Тургенев умудрился написать «Отцы и дети». А у Чехова издатель спрашивает в очередной раз: «Антон Павлович, что написали?» ≈ «Да так, пустячок на медицинскую тему». А это ≈ «Черный монах», одно из грандиозных его произведений. В пьесах он немного, мне кажется, пококетничал. Когда Тригорин говорит: а когда я умру, люди, проходя мимо могилы, будут говорить: «Здесь лежит Тригорин, хороший был писатель, но писал хуже Тургенева». Ну наверняка это немножко кокетство по отношению к себе. Не думаю, что Чехов не знал, не мог не знать о своей гениальности. Ощущал ее хотя бы.

Или вот «Дядя Ваня». Войницкий Иван Петрович говорит, что 10 лет работал, как вол, и выплатил весь долг. А в Мелихове узнаешь, что действительно его папенька тайно уехал из Таганрога, а Антон Павлович оставался и действительно выплачивал долг за отца. Работал репетитором у детей хозяина. А самому в Москву было поехать не на что. Он везде о себе пишет.

≈ Все чеховские герои чего-то хотят. Три сестры хотят в Москву уехать, Раневская ≈ не продать имения. А чего хочет дядя Ваня, который как будто ничего не хочет?

≈ Уже ничего. Он же говорит, что, положим, жить ему остается до шестидесяти 13 лет. Долго. Другой человек сказал бы: мало, а дядя Ваня говорит: долго. Когда читаешь эту пьесу, сразу эту фразу слышишь. Осталось 13 лет! И вдруг человек говорит ≈ долго. Как я проживу эти 13 лет, что буду делать... Нельзя забывать, что действие происходит, когда вокруг тургеневские усадьбы разрушены, а не тогда, когда все цветет и благоухает. Уже, по словам Астрова, перестали водиться и гуси, и кабаны, и лоси, уже почти ничего нет вокруг, деревья вырублены, грязь, запущение. Астров говорит: если бы построили дороги, какие-то школы... А тут ≈ ничего. Разрушение. То, что происходит сегодня. Чем гении отличаются? Они как бы дают программу действий. Другой вопрос, что нам, может быть, осталось подождать 100 лет... У Чехова во всех его пьесах звучит эта мысль: будем жить, будем жить, мы увидим то, увидим это... А у дяди Вани несколько раз звучит: помянут ли нас добрым словом? Или ≈ когда мы будем почивать в своих гробах, может быть, пойдут за гробом и вспомнят. Сейчас не помнят вчерашнего дня, а не то что прошлое. Но Антон Павлович загадал 200 лет, а прошло только 100. Может быть, он прав, как гений, и спустя 200 лет люди, идя за гробом, скажут, как мы мучались, как мы страдали...

≈ Есть ли вопросы без ответов, которые остались у вас, после того как вышла премьера «Дяди Вани»?

≈ А я не на все вопросы хочу отвечать. Какие-то вещи я оставляю для себя и стараюсь их не объяснять словами. В жизни мы же не всё объясняем словами. Когда всё уже ясно, чего играть? Зачем тогда выходить? А надо наоборот: каждый раз идти на сцену и ненужное в этот момент отдать зрителю, а самое дорогое ≈ оставить себе. Римас абсолютно прав, когда это предлагает. Правда, не всегда можно сразу понять, что значит отдать ненужное. Дорогое не нужно отдавать публике, потому что, если ты ей отдашь всё самое дорогое, сердце ни у кого не защемит. Публика похлопает в ладоши. Ей крикнули, что пропала жизнь, ≈ хорошо, она ещё и слезу пустила. Но сердце не защемило, а должно защемить, потому что каждый третий в зале может сказать, что у него пропала жизнь. Другое дело, они ничего не делали, чтобы стать Шопенгауэром. Дядя Ваня говорит: если бы я жил нормально... А что значит нормально? А ты жил как-то ненормально? Ты работал, торговал горохом, творогом, значит, ругался с мужиками, купцами, занимал лучшее место по утрам, где больше покупателей...

Чехов даже не намекнул, была ли у него семья, были ли влюбленности. Мы знаем, что в 22 года он стал управляющим этого имения и 25 лет, то есть четверть века, он торговал, работал, воспитал Соню, которая скорее всего была сослана в это имение, когда умерла первая жена, сестра Ивана Петровича, и появилась Елена Андреевна. Соня оказалась как-то не к месту. А сам он какой? Любимый он сын или нет, мы об этом не знаем. Антону Павловичу это неинтересно.

≈ Римас Туминас говорит, что нелюбимый...

≈ Да, нелюбимый, которого забыли в огороде, ≈ так объясняет режиссер. Его забыли в огороде, когда он был маленьким, и мне достаточно. У меня начинает работать фантазия ≈ как забыли, почему? Так не любили? Значит, не занимались им, рос сам по себе, всё сестра... Но он, однако же, благородный человек, отказался от части наследства, а мог бы не отказаться. Тогда бы это был другой Иван Петрович.

≈ В романе Умберто Эко «Имя розы» описывается настоящая средневековая дискуссия на тему – смеялся ли Христос. А смеялся ли хоть раз в жизни дядя Ваня? Который перед смертью ≈ не сам, а после усилий Сони ≈ разводит губы в улыбке?

≈ Есть улыбка. Римас Владимирович абсолютно прав, когда говорит, что эта улыбка ≈ не улыбка человека, который лучезарно улыбается, это скорее всего горькая улыбка. Хотя, в скобочках, я подумал, что дядя Ваня за время пребывания Серебрякова в имении получил всё, чего не имел до сих пор. Он умудрился влюбиться, напиться, постараться овладеть женщиной, не умея совсем этого делать, и даже пострелять. Уколоться и забыться, скажу так в шутку, потому что это не наркотик, естественно, это ≈ обычный укол. Когда что-то болит, укол делают либо в вену, либо в ягодицу. Обезболивающее. Укол ему сделали. Поэтому он так горько улыбается, улыбается чуть-чуть.

≈ Актёр, конечно, постоянно отказывается от своего лица, но есть какие-то вещи, например, улыбка Маковецкого, чрезвычайно обаятельная... Её здесь нет. И много чего привычного нет. В этом есть чувство некоего...

≈ Никакого подвига, наоборот.

≈ Даже не подвига, а неудобства от того, что лишаетесь части себя, своего лица?

≈ Нет, присутствует практически всё. Даже в финале. Есть улыбка, но другая. От себя я сильно не отказывался.

≈ А что в этой истории личное? Вы не раз говорили, что роль не получится, если нет сочетания со своей собственной историей...

≈ Когда Римас Владимирович мне предложил такой звук Иван Петровича, не обвиняющий, звук как будто он в храме перед не существующими, а видимыми ему только иконами. Как зайти в храм и начать о ком-то говорить нелицеприятные вещи? А если вы будете говорить, то будете говорить совсем по-другому. Может быть, разбираясь, глубоко жалея этого человека... Этот звук надо было найти. Поэтому я безумно рад, что Римас меня на него настраивал. Это я к тому, что я от своего лица не отказывался, но я прекрасно понимал, что этот определенный звук, когда ты уже его находишь, начинает стучаться к тебе в характер, ≈ я-то не хожу, как вы, я-то говорю, не как вы, и руки у меня, не как у вас бегают, а немного плетьми висят... Римас очень тонко, виртуозно слышит этот звук. Самое сложное играть, ничего не играя, играть, ничего не показывая, играть человека, а не играть характер. А притом человек этот от тебя немножко отличается. Вы с ним рядышком, вы с ним братья-близнецы, но тем не менее он отличается, как братья Чеховы, ≈ они и похожи, и очень разные. Надо найти это правильно, оправдать это внутренне... Но это уже актёрская задача.

≈ Как вы думаете, могло ли в жизни дяди Вани всё пойти по-другому?

≈ Однажды мы задали этот вопрос Римасу Владимировичу, и он сказал такую вещь замечательную: а отставка?.. Ты, когда слышишь, слушая или читая высказывания предыдущего президента, когда его уже нет в живых или он отставлен, ты уже совсем по-другому относишься к его словам. Он отставлен. Вы помните кадры, когда Горбачеву не подали чай. Когда он прощался со страной, чашку ему поставили, только чаю не налили. Страна увидела, как он сказал «до свидания» или «прощайте». А умница-оператор продолжал снимать, когда вроде бы уже пошла заставка. И вот однажды показали эти кадры: он попрощался, возникла зона молчания у Михаила Сергеевича... Что он чувствует в этот момент?! Ух!.. Потом он потянулся к чашечке, но она была пустая. Как декорация. Горбачёв ее подержал в руках и отставил обратно. Отставленный человек. И вот Римас Владимирович сказал: разве это не наше человеческое качество, как мы относимся к уже отставленным? Отец вышел в отставку или его отставили, но он уже, скажем так, не президент страны. Обратите внимания, как у нас моментально меняется отношение. Он уже не хозяин! А-а-а, так что я буду перед ним шапку гнуть? Это где-то генетически – хозяин. Можно кричать что угодно, но приезжает президент, и просят: задайте острый вопрос, а в ответ: здравствуйте, мы так рады вас видеть... Задайте острый вопрос! Как-то язык не поворачивается. Буквы не складываются. Как Поприщин – черт возьми, да как-то язык не может повернуться, скажешь только холодно или тепло на дворе, а больше решительно ничего не выговоришь.

≈ Есть ли что-то, от чего пришлось отказываться в работе с Туминасом?

≈ Нет. Но я, слава богу, делаю уже второй спектакль. Первый был «Ревизор». Ох, как я любил Городничего играть!

≈ Он может быть восстановлен?

≈ Стоит ли заходить в ту же воду... Но я никогда не забуду, как я в Литве играл «Ревизора». Было открытие театра у Римаса. Вся его труппа играет на литовском, а я Городничего на русском. Первый акт был очень страшным, приходилось держать внимание на 300 процентов, чтобы не было паузы, чтобы сразу ответить. Я был чуть-чуть зажат. Потом думаю в антракте: Сережа, расслабься и получай удовольствие. А третий акт, у многих моих друзей, которые смотрели, было ощущение, что я говорю по-литовски, и я действительно переходил с русского на литовский, повторял их фразы, была настоящая фантасмагория Гоголя.

≈ Интересно, как появились какие-то сцены. Например, сцена на диване с профессором?

≈ Понять, как рождается что-то у гениев, сложно. Вот прочитали второй акт, Римас Владимирович говорит, это, по сути, пьеса в пьесе, второй акт Серебрякова это ≈ отдельная пьеса, начало, финал и все остальное. Может, ее убрать, может, она не нужна?.. Действительно, есть первый акт, есть третий. А второй акт, особенно сцена Серебрякова, какая-то театральная. Ну, просто по буковкам театральная. Выбивается из всей пьесы. Что делать? Можно выбросить. И вдруг неожиданно, постепенно, постепенно рождается эта ночная феерия Серебрякова. И никто не смеет сказать, что так не может быть. Он на людях один, а с Еленой Андреевной может быть совершенно другим. «Все не спят, один я бодрствую». Но все действительно не спят. Значит, что-то там происходит в комнате у профессора такое, что все не спят.

≈ Я понимаю, что все герои русской литературы и те, кого вы играете, не делятся на удачников и неудачников. Но дядя Ваня в списке ваших героев удачник или неудачник? Как человек?

≈ Скажем так, удачник. В нем душа сохранилась, а это имеет огромное значение. Жизни нет, а душа есть. Разве это мало ≈ душу свою сохранить? Мне кажется, сегодня это немало. Другой вопрос, сколько там осталось-то жизни? Сначала он говорит Серебрякову, что тот будет аккуратно получать то же, что и раньше, всё будет по-старому. А потом Елене Андреевне: простите, прощайте, никогда больше не увидимся... Астров, может быть, навсегда покинул это имение, забрав все свои вещи, которые у него здесь были, оставил только стол, за которым он иногда малевал. Конечно, он говорит, если надо, то присылайте. Но боюсь, что не успеет.

≈ Шекспир бесстрашно повторял финалы всех своих пьес, где тела выносят, а Чехов, может, просто постеснялся?

≈ А здесь замечательно Римас Владимирович предложил соорудить памятник Ивану Петровичу. Долго дядя Ваня сидит за столом, опустив голову, закрыв глаза, а потом Соня из него строит: руку поднимает, танцует, потом устраивает ему лицо, снимает очки, открывает глаза... Я думаю, сколько там ему осталось? Может, даже зиму не переживёт. Всё он испытал за эти месяцы. А дальше-то ничего нет. Когда произошло это фантастическое открытие себя, Серебрякова, вообще жизни, ≈ когда такие открытия происходят, либо начинается что-то... Но, как правило, это откровение и есть завершение. Судя по пьесе «Дядя Ваня», это завершение. Завершение у всех.

≈ Для вас, это известно, важно ухватиться за какую-то деталь в роли. А тут ещё и Чехов всегда за какую-то деталь цеплялся, считая её важной для характера, ≈ желтые ботинки или клетчатые штаны...

≈ Ходил в костюме профессора, который тому был не нужен. Переодеваться ему было некуда, он работал, поэтому всё занашивалось. Поэтому подобрали немножко мешковатый такой костюм. Не делать из него чучела, нет. Но вот немножечко великоват пиджак, может быть, потому что дядя Ваня повзрослел, похудел и пиджак немножко стал висеть на нём. Брюки, которые немножко мешковаты, но он на это не обращает внимания, он же не щёголь. Он сельский житель, всю жизнь проживший в усадьбе. Конечно, он не сам все делал, управлял имением, но тем не менее с утра до ночи на ногах.

А главное в детали для меня ≈ это что-то внутреннее. Я всегда буду помнить слова своего двоюродного брата, которому недавно исполнилось 50 лет. Снималась какая-то передача и мы поехали в мою деревню, там собрались все ребята, я рассказывал, где был, какие съёмки, и брат посмотрел на меня и очень просто сказал: «Сережка, представляешь, а я нигде не был в своей жизни и уже нигде не буду». Он не стал рвать волосы у себя на голове, он просто констатировал этот факт, а у меня защемило сердце. И думаешь, что так прошла вся его жизнь. А он счастлив или нет? Я не стал поднимать эту тему. Он живет, у него семья, сейчас ничего не делает, поскольку нет колхоза, но, как он сказал, на хлеб и на сигареты хватает... Но в них сохранилась чистота, он очень искренен во всем, очень скромен. Когда об этом думаешь, ты понимаешь, что, может быть, и в дяде Ване есть эта чистота. Если нет, то нет, но скорее всего есть, он ведь тоже всю жизнь прожил в усадьбе, ну, несколько раз приезжал в город. Последний раз ≈ 10 лет тому назад... Детали ≈ в этих размышлениях. Больше ≈ в них. Хотя костюм, походка иногда, бывает, помогают, начинаешь чуть-чуть походочкой работать. Только бы не было перебора...

≈ Ощущение, что дядю Ваню вы играете без грима...

≈ Нет грима.

≈ Не страшно без грима?

≈ Ответственно. Да, за гримом проще спрятаться. Заклеить себя, и это уже совсем не я...

≈ А вы не пытались сказать, что вам это нужно?

≈ Даже мысли такой не было. Я согласился с этим звучанием «Дяди Вани». Я почувствовал в себе невероятный отклик на то, что мне предлагается.

Римас предлагает удивительную, очень современную, абсолютно, на мой взгляд, вахтанговскую школу. В нём есть и Станиславский, есть и Вахтангов. Когда он показывает, он это делает грандиозно. Показывает очень точно. Но когда я прошу его: сыграйте, он говорит: нет, показать легче. Он Елене Андреевне говорит, что у неё речь без интонаций, на одной ноте. Жёсткость такая!.. Когда дядя Ваня плачет, он говорит: «Отчего я тогда не влюбился в нее?..» Знаете, как иногда выпивший человек рассказывает о своей жизни?! Выпили лишку, и будем себя жалеть. А дяде Ване жалко и себя, и Серебрякова, и больно от несправедливости: ей было 17, а мне 37, отчего я тогда не сделал ей предложение. Была бы она теперь моей женой.

≈ Он верит в это?

≈ В эту секунду верит, что могла бы. Антон Павлович не написал, ≈ она была бы моей. Он пишет: могла бы. Сейчас бы оба мы бы проснулись бы от грозы – всё «бы»! Она испугалась бы грома, а я держал бы ее в своих объятиях и шептал: не бойся, я здесь, о чудные мысли, как хорошо... Маленькие предложения, маленький моноложек, пьяные слезы, нет злости, есть боль за всех, за себя, за неё, что она ушла к Серебрякову. А она относится к нему не как к мужчине. Ну, дядя Ваня. Гениальное название! Кто это пошел? Да, дядя Ваня, дядя Коля... Поэтому она с ним не стесняется.

≈ Вы начинали работу монтировщиком в киевском Театре Леси Украинки. Приходилось ставить декорации к чеховским спектаклям?

≈ В спектакле «Насмешливое моё счастье» Езепов играл Чехова. Там очень много было берёз, они висели на колосниках. Мы выносили берёзы, клали, закрепляли, а их потом поднимали и вся сцена была в берёзах. Да, ставили, ставили.