Антонина Крюкова
Актер Сергей Маковецкий в роли Пантелея (слева) и режиссер Сергей Урсуляк на съемках новой версии телевизионного фильма «Тихий Дон».
Фото Валерия Матыцина/ТАСС
Самой ожидаемой премьерой нынешнего телесезона, несомненно, станет новая экранизация романа Михаила Шолохова «Тихий Дон», анонсированная на канале «Россия 1» – уже четвертая в истории российского кинематографа. Режиссер Сергей УРСУЛЯК, не раз обращавшийся к советской классике – «Летние люди» по Горькому, «Долгое прощание» по Трифонову, «Жизнь и судьба» по Гроссману, рассказал Антонине КРЮКОВОЙ о том, почему он решил взяться за этот проект, кого из актеров он пригласил в свой фильм и что он думает о нашем времени.
– Сергей Владимирович, такие замыслы, как экранизация «Тихого Дона», очевидно, с ходу не появляются – почему именно в наши дни вы решили взяться за этот проект, что вас вдохновило, что совпало?
– На самом деле, о том, чтобы поставить фильм по «Тихому Дону», я думал давно и не беспредметно – даже в каком-то интервью лет шесть назад об этом говорил. Время от времени я возвращался к этой мысли, понимая, что это нереально, потому что никто не даст денег и т.д. Но когда после «Жизни и судьбы» встал вопрос, что делать дальше, чем заниматься, эту идею я предложил гендиректору канала «Россия 1» Антону Златопольскому и неожиданно получил согласие. То есть все сложилось – и мое давнее желание поставить эту вещь, и финансовое участие телевидения.
Собственно, особого вдохновения здесь не надо: есть книги, которые ты прочел много лет назад, но всегда их помнишь, если, естественно, они оставили сильное впечатление. Для меня в ряду таких книг стоит и «Тихий Дон»: его герои, проблематика до сих пор меня волнуют, как бы существуя в моей жизни.
– Все-таки чем близок вам роман Шолохова?
– Пронзительной интонацией, трагизмом, который там есть. А сейчас роман хорош еще и тем, что поразительно актуален – в контексте нашей жизни не только сегодняшней, но вчерашней и позавчерашней – и адекватен особенно нынешнему времени. Потому что разрушение мира вокруг, мне кажется, последние двадцать с лишним лет очень актуальная тема для нашей страны. Разрушены устои жизни, нарушилась причинно-следственная связь, система, в которой существовало различие хорошего и плохого, добра и зла, не стало чувства стыда. Причем это разрушение произошло во всех сферах жизни. Самое главное, я думаю, исчезло определяющее понятие, смысл которого выражается фразой «этого не может быть». Если бы раньше мне рассказали, что милиционер вместо того, чтобы объяснить прохожему, как пройти на такую-то улицу, дал ему палкой по голове, я сказал бы: «Этого не может быть!» И про многое мог так сказать, потому что был убежден, что этого быть не может. Сегодня практически все может быть – от случая, который я привел, до нашей бомбежки Сирии и участия в войне на Украине. И это самое страшное, что случилось с нами.
– Как вы сами живете, понимая и ощущая это разрушение, сходство между нынешней эпохой и временем гражданской войны, абсолютная бессмысленность которой явлена в романе со всей наглядностью?
– Очень просто: я свел свой круг общения до минимума – своей семьи и ближайших друзей, и в нем, в этом маленьком круге, я знаю, что может быть, а что нет, что хорошо, а что плохо, что можно, а что нельзя, что правда, а что ложь. За его пределами все это уже размывается. А здесь я еще держу оборону, никому не позволяя входить на эту территорию, и стараюсь идти своим путем, жить своим умом. По крайней мере, стремлюсь к этому.
– Какие смыслы еще важны для вас в «Тихом Доне»?
– Это история о праве человека на свободный выбор, на жизнь без вмешательства в нее со стороны даже с самыми благими намерениями. Людей надо любить и дать им возможность жить так, как они хотят, человек сам разберется со своей жизнью, не надо очаровываться ложными идеями и разрушать то, что хорошо построено, – именно про это я и снял картину. А борьба красных с белыми, правота Николая II или генерала Каледина мне не интересны. Мне интересно, как в 1912 году жило некое сообщество людей, которое было по-человечески счастливо или несчастливо, а через десять лет там ничего не осталось, потому что пришли другие люди, решившие улучшить его жизнь, ломая ее через колено… Ничего ценнее, чем нормальная жизнь нормальных людей, на свете нет. Я считаю, что это по-настоящему великая книга, и очень надеюсь, что через ее осмысление произойдет хотя бы незначительное оздоровление нашего общества.
– Многие наверняка воспримут это «надеюсь» скептически: нынешним читателям, для которых классика безнадежно устарела, эта книга интересна? Тут более полутора тысяч страниц, огромное количество персонажей, событий, локаций, передвижений войск, мятущийся главный герой, катастрофически распадающийся мир – такого современному расслабленному читателю уже не осилить. Да и вообще, это чтение для тех, кто способен думать, размышлять, откликаться на прочитанное или увиденное. И потом, вы считаете, что литература, искусство так влияют на общество, что могут его оздоровить?
– Конечно, могут, если это хорошая литература и хорошее кино. А людей, которые способны на то, что вы перечислили, уверяю вас, немало, и классика на самом деле никуда не делась, люди ею интересуются. И фильмы, поставленные по классическим произведениям, ждут и смотрят. Наверное, огромный том «Тихого Дона» поначалу может вызвать у нас ужас, потому что ничего длиннее, чем пост в Facebook, мы не читали. Однако если раскрыть его, то с первых же глав оторваться уже невозможно. В этой книге есть удивительная простота истории, бесконечные повороты сюжета. Мне кажется, это очень динамичная, увлекательная вещь, вполне доступная любому читателю.
Просмотр «Тихого Дона» по телевидению может дать импульс для того, чтобы кто-то открыл книгу. А массово этого, естественно, не произойдет: массово у нас вообще ничего не читают, кроме какой-нибудь совсем запредельной хрени. Я прекрасно отдаю себе отчет, что, хотя и обращаюсь своей картиной ко всем, кто станет ее смотреть, всерьез буду понят десятью-пятнадцатью процентами. Мне этого достаточно для продолжения жизни. Вот для этой аудитории я и снимаю свои фильмы, по крайней мере, отвечающие моим представлениям о прекрасном. Конечно, каналу хотелось бы, чтобы это было сорок пять процентов, но такое количество зрителей никогда не будет читать ни «Жизнь и судьбу», ни «Тихий Дон».
 |
| Свадьба Натальи (Дарья Урсуляк) и Григория
(Евгений Ткачук). Кадр из сериала |
– Какими сюжетными линиями романа вам пришлось пожертвовать, чтобы уложиться в четырнадцать серий?
– Всем, что напрямую не касается хутора Татарского и трех основных семей – Мелеховых, Астаховых и Коршуновых. Я убрал линию Штокмана, если говорить о происходящих на хуторе событиях, – революционера, непонятно откуда взявшегося, приехавшего возвращать казаков. Намечающаяся ведущая роль партии всегда казалась мне вымученной и в контексте картины совершенно не нужной и не интересной. Я убрал все, что касается масштаба революции – не показываю ее через Петроград, Керенского, Корнилова, а только через главных героев. Там есть массовые сцены, но у меня не было ни финансового, ни человеческого, ни режиссерского ресурса для того, чтобы организовывать поездку в тот же Питер и отстраивать его исторически. Поэтому мы сосредоточились в основном на том, что касается Григория Мелехова и вокруг него. Мне кажется, этого вполне достаточно, потому что нельзя объять необъятное, тем более надо было уложиться и в сроки, и в бюджет.
– Ваш «Тихий Дон» неизбежно будут сравнивать с фильмом Сергея Герасимова, его актеров с теми, кто снялся у вас – вы готовы к этому?
– Да я ко всему готов. Единственное, к чему не готов и чего мне не хотелось бы, это то, что его не будут смотреть. А сравнивать будут, конечно. Обязательно будут искать различие и сходство не только между актерами, но и похож Евгений Ткачук, сыгравший Григория Мелехова, или не похож, хотя Мелехов не реальный человек, а литературный персонаж. Это же все достаточно условно. Что значит – похож? Это когда у артиста есть своя – природная – горбина на носу. Но это глупо. Тогда надо снимать грузинских или израильских актеров. А горбину можно приклеить, как ее приклеивали на нос Петру Глебову, то же происходит и у нас. Или взять роковую красавицу Аксинью, которую сыграла Полина Чернышова, – ее обязательно будут сравнивать с Элиной Быстрицкой. Но надо понимать, что представление о женской красоте в начале 19-го века или в 20-м, а тем более в 21-м сильно поменялось – тогда оно было одно, сейчас совсем другое.
Я ведь не собираюсь противопоставлять наш «Тихий Дон» этой замечательной ленте 1957-58 года (то, что называю время ее создания, вовсе не минус ей, а просто обозначение эстетики, видения как это должно быть; имея в виду сыгравших там актеров, расставленные режиссером акценты, сюжетные линии и так далее, и сегодняшние представления обо всем этом, безусловно, совершенно другие) – это всего лишь моя попытка поговорить на тему романа и ничего больше. Ни один режиссер мира, ставя «Гамлета», я думаю, не пытается что-то доказать Гордону Крэгу или Юрию Любимову – он разбирается с собой, а не с ними. И я разбираюсь с собой, преодолевая несовершенства профессии, чему-то учусь, что-то хочу сказать – так, как я хотел бы и мог бы, не споря ни с кем… Главное – чтобы фильм посмотрели, а все остальное неважно.
– Не кажется ли вам, что Григорий Мелехов – это роль Владимира Машкова, будь он моложе?
– Действительно, Володя Машков был бы замечательный вариант. Но – если бы я снимал «Тихий Дон» хотя бы лет двадцать назад. А с ним, надеюсь, мы еще поработаем.
– А почему Евгений Ткачук?
– Потому что он наиболее подходит к этой роли. Это актер превосходного темперамента, как и Володя, с которым у Евгения Ткачука во время работы я увидел очень много общего: та же самоотверженность, та же легкость в переходе от серьеза к юмору, то же погружение в роль. По моему мнению, Ткачук – потрясающий артист, сегодня равного ему в его поколении нет, и если он будет правильно развиваться, то вырастет в выдающегося мастера.
– У вас сыграло много молодых актеров, в том числе дебютантов – та же Полина Чернышова в начале съемок еще была студенткой Щукинского театрального училища. Для вас имел значение бэкграунд?
– Да, мне важно то, как артист существует в искусстве. Конечно, есть другие артисты, которые, формально говоря, могли бы претендовать на ту или другую роль в этом проекте. Однако за ними тянется некий шлейф ролей, участия в каких-то сомнительных историях, скандалах и сплетнях, что меня, мягко говоря, не очень радуют. Можно любить или не любить артиста Ткачука, но он не замечен ни в чем таком, что не давало бы ему внутреннего права претендовать на роль Григория Мелехова.
– Каким условиям должны были соответствовать актеры, которых вы выбрали для этой картины?
– Во-первых, они должны быть хорошими артистами; во-вторых, не испачканы участием в желтом гламуре и не нести за собой шлейф всеобщего сегодняшнего кошмара; в-третьих, хотеть это сыграть. А главное – в них должна быть глубина чувств. И я предпочитаю это качество отсутствию у них профессионализма и именно поэтому позволил себе взять большое количество студентов и буквально вчерашних выпускников, не обремененных опытом актерского ремесла. В процессе съемок они были настолько искренни, настолько свою неумелость компенсировали отдачей, что это дало эффект. Я очень доволен их работой – они сделали все, что я хотел.
Зрителю они могут понравиться или не понравиться, но главное – чтобы это случилось во время просмотра картины или после, а не до того. У нас же есть еще тенденция «фильма не видел, но скажу».
– Для дебютантов «Тихий Дон», несомненно, убедительный старт в актерской карьере, потому что задана высокая планка и материалом, и именем режиссера. Но сами вы отдавали себе отчет в том, что сильно рискуете, когда начинали работать с неопытными артистами?
– Риск был и есть. Скажу больше: за всю свою режиссерскую жизнь я, пожалуй, никогда не испытывал таких моментов отчаяния, как на этом фильме. И именно в связи с артистами, – когда в процессе работы я понимал, что он или она не могут не потому, что не хотят, а просто потому, что еще не могут, а я должен от них добиться результата. Но в итоге, на мой взгляд, все они сыграли хорошо. И, думаю, они и дальше будут сниматься в кино или играть в театре и достойно жить в искусстве. Другое дело, что сегодня уровень предлагаемой драматургии и режиссуры так мал и так ничтожен, что им очень трудно будет вырасти в крупных мастеров. И с этой точки зрения нужно только радоваться тому, что большая группа молодых артистов на экранизации «Тихого Дона» могла наращивать актерскую мускулатуру. А это возможно только на решении крупных задач.
– Как вам удалось преодолеть их столичность – ведь шолоховские герои по преимуществу крестьяне, если иметь в виду эти три семьи?
– Но у меня не было артистов, помеченных этим клеймом. Даже у такой суперстоличной штучки, как Никита Ефремов, все равно есть так много всего такого, что об этом сразу забываешь, а главное – он замечательный актер. И я готов к тому, что будут говорить, будто они не похожи на казаков или казачек. Хотя надо заметить, что людям, которые могли бы помнить то казачество, сейчас должно бы исполниться лет сто пятьдесят. Какими они были, уже никто не знает, а если и знает, то опять же по картине Герасимова. Для меня они такие, как в нашем фильме.
– Почему в этот фильм вы не пригласили никого из ранее снимавшихся у вас актеров, кроме Сергея Маковецкого, который сыграл Пантелея Прокофьевича Мелехова, отца главного героя, и что вы знаете об этом актере такое, чтобы всегда точно суметь попасть с ним в образ?
– Да, действительно, в этот раз играет один он, потому что для других актеров надо было бы что-то придумывать, вымучивать – только для того, чтобы занять их и в этой картине. Скажем, можно было бы сделать сцену свадьбы, где безымянными гостями стали бы все мои артисты, но тогда я сразу превратил бы ее немножко в карнавал с ряжеными участниками. А это не предполагалось.
А Маковецкий – это идеальная фигура: на него как ни надень, что ни напяль – может сыграть все что угодно, потому что он выдающийся актер. И не надо думать, будто у него все получалось с полупинка – нет: такой роли, как в «Тихом Доне», у него еще не было. А у меня, в свою очередь, не было представления, как это должно быть. Но каким-то неведомым путем мы шли к результату, который меня устраивает.
– На этот раз, надо заметить, вы впервые сняли свою младшую дочь Дарью Урсуляк, исполнившую роль Натальи, – как вы оцениваете ее работу?
– Отчего же впервые – если вспомнить, восьмилетним ребенком она снималась у меня в фильме «Сочинение ко Дню Победы», когда срочно потребовалась заменить заболевшую девочку. В «Тихом Доне» я тоже не предполагал снимать дочерей, потому что, как они ни сыграй, непременно скажут, что в этом заслуга отца-режиссера, что сами они ничего не смогли бы, и т.д. На роль Натальи пробовались многие, причем был вариант с очень хорошей, но чудовищно занятой в театре актрисой. Однажды, когда она не пришла на читку, я попросил Дашу, которая в это время в соседней комнате на «Мосфильме» пробовалась у другого режиссера, просто подыграть. И у нее это получилось неожиданно хорошо. А дальше она сама сделала этот выбор, хотя я ей не советовал участвовать в этом фильме. Как режиссер, я ею очень доволен, но не мне судить, а зрителю. А как отец – благодарен, потому что она очень надежный человек, на которого можно положиться.
– Шолохов взял эпиграфом к роману отрывки из старинных казачьих песен. Вы тоже использовали фольклор, если иметь в виду музыкальный ряд картины?
– Во-первых, казачьи песни очень специфичны, во-вторых, я не хотел делать из «Тихого Дона» аутентичную, чисто казачью историю, потому что роман гораздо шире и глубже. Процентов девяносто зрителей сегодня не имеют даже представления о том, кто такие казаки. Да это и не важно, а важно то, что люди должны понимать, как плохо, когда человека заставляют убивать себе подобного, когда родственники становятся врагами, когда гибнут твои надежды. А казаки или не казаки – вопрос второстепенный: персонажи могли бы быть и якутами. Я думаю, какое-нибудь племя Амазонки испытывало то же самое чувство ужаса и беспомощности, когда пришли испанцы. Поэтому я не цеплялся за фольклор. Там, конечно, звучат настоящие казачьи песни, как составляющая общего музыкального фона. Оригинальная музыка к фильму написана питерским композитором Юрием Красавиным, и, на мой взгляд, очень хорошая.
– Казачий говор тоже специфичен – как с этим обстояло дело?
– Это как раз важно, поэтому актеры в фильме говорят так, как жители станицы, к которым те прислушивались, учились у них, что-то смогли уловить.
– Как правило, вы предпочитаете черно-белое изображение, но «Тихий Дон» снят в цвете – с чем это связано?
– Черно-белое или чуть вирированное, или подсвеченное мне казалось правильным художественным приемом. Я люблю такое кино, но это не значит, что всегда должен снимать именно так. Эту картину нельзя было делать черно-белой, потому что там, где проходили съемки, – в районе верхнего Дона – природа такой красоты, что было бы преступлением не использовать цвет, причем яркий, интенсивный, насыщенный. И потом, я не хочу, чтобы эта история сразу же воспринималась как трагическая и заунывная, поэтому для меня она все равно начинается весело. В романе есть преамбула, в которой рассказывается о жизни станицы до того, как наступили драматические события. И то, что происходит с героями в первой части нашей картины, – их влюбленности, женитьбы, измены – это все дело молодое, и я хочу, чтобы оно и было молодым делом, а не предчувствием того, что их ждут тяжелые испытания. Структура картины именно так мне и представлялась: все начинается легко, а заканчивается трагически.
– Общение с местными жителями что-то прибавило к вашему представлению о народе, его сознании?
– Я как-то над этим не задумывался. Помимо того, что местные жители снимались в массовке, многие из них в том или ином качестве работали у нас на картине. Была большая группа консультантов, тоже из местных, по самым разным вопросам, касающимся быта наших героев, – вплоть до того, какая должна быть еда на столе, как и из чего готовить лапшу, во что одеваться, как повязывать платок. Были специальные люди по произношению, по песням, обрядам, традициям, отношениям в семье и т.д. Все это очень серьезная работа. Кроме того, они приносили какие-то старые сохранившие вещи, которые нас пригодились.
Вот вы спросили о народе… Но сам я чем не народ? У меня те же самые проблемы, я то же самое смотрю, то же самое ем, о том же думаю. Только занятие у меня другое: они землю пашут и на лошадей кричат, а я снимаю кино и кричу на артистов, что по сути дела одно и то же: ни те, ни другие все равно ничего не понимают.
– Насколько известно, специально для съемок в окрестностях Вёшенской был построен казачий хутор – так изменился ландшафт?
– Конечно, изменился, очень изменился. А если что-то и осталось, то в новостройках теряется, вычленить уже невозможно. Единственное, что мы нашли, это в станице Еланской (где в основном и снимали), расположенной под Вёшенской, замечательную церковь и пустую центральную площадь, на которой построили несколько домов, сделав ее центром хутора Татарского. А церковь стала основополагающим местом всей композиции. Плюс на другой стороне реки мы построили баз Мелеховых и Астаховых. Вообще-то мы там много всего понастроили, то есть возвели рукотворно по эскизам замечательного художника Алима Матвейчука, с которым мы работали уже на второй картине. Будет жалко, если все это развалится, потому что можно еще долго эксплуатировать эту площадку.
– Вы как-то сказали, что такие романы, как «Тихий Дон», должны экранизироваться раз в десять лет, но, как вы думаете, почему у нас редко снимают кино по классической литературе?
– Да, я так считаю, поскольку это произведение – безусловно выдающееся. Таких – краеугольных – романов за последние двести лет в России написано максимум десять. Они должны экранизироваться так же часто, как «Отверженные» Виктора Гюго во Франции, где, если не ошибаюсь, вышло едва ли не сорок разных картин по этому произведению.
Но я не сказал бы, что наши режиссеры так уж редко обращаются к русской и советской классике. Посмотрите, за последние годы все-таки вышли экранизации и «Мастера и Маргариты», и «Белой гвардии» и «Идиота», и «Братьев Карамазовых», и «Бесов» – это много. Люди берутся, делают – с разной степенью успеха, но стараются. Другое дело, что у кого-то получилось более удачно, у кого-то менее. Причем, заметьте, все они финансировались каналом «Россия». На мой взгляд, это очень правильное дело для телевидения.
– Если вы утверждаете, что искусство влияет на общество, какое кино нужно сегодня?
– Мне кажется, то кино, которое снимаю я. Не потому, что это я, а потому, что если я его снимаю, то считаю, что оно и необходимо. Но это не значит, что только оно необходимо. Мне кажется, что любое кино, которое делает человека лучше, хотя бы на тот момент, когда он его смотрит, сегодня самое необходимое.
