Женщины и соборы Аристарха Лентулова

В своих работах Лентулов энергично орудовал цветом. Фото пресс-службы галереи «Наши художники»

В галерее «Наши художники», собравшей по музеям и частным коллекциям довольно камерную выставку «Плоть вещей», есть картины привычные, есть неожиданная ода революции, есть кое-что, вызывающее недоумение, и есть картина, которую иначе как чумовой не назовешь, – портрет жены.

Мария Лентулова в длинном полосатом платье, с воротником почти под горло, то ли в шляпке, то ли в шапке, забралась с ногами в кресло – и выражение ее лица с волевым изгибом бровей,  как у классной дамы. Зато плюс к этому выражению лица тут – поднятый подол платья, обнажающий нежно-розовую кожу ног в белых чулках. Но это тоже не все. В придачу ко всему на платье художник прилепил кружево, а на березу за моделью (поскольку сидит она под березой, то ли у окна, то ли возле гигантской табуретки – пространство здесь выделывает замысловатые кульбиты) – бересту. И фоном весело рябят зеленые с розовым мазки кресла и синие с зеленым мазки того, что осталось за этой мизансценой. Модель чудо как хороша, хотя и не скажешь, что тут и на миловидном портрете, сделанном двумя годами раньше, в 1913-м, та же Лентулова.

Один из главных критиков той поры Яков Тугендхольд сказал о лентуловской «прекрасной плоти вещей». Его живопись – а сейчас собрали самый плодотворный период, 1910–1920-х, – очень витальна. И многочисленные соборы (хотя лентуловской «визитной карточки» – цветного, как лоскутное одеяло, разлапистого, как пряничный терем, «Собора Василия Блаженного» тут нет) витальны не меньше, чем женские портреты. Живописал он – буквально: живо писал, энергично орудуя цветом, который был главным его средством. Цвет расползался мясистыми мазками, как у «хулиганов» – соратников по объединению «Бубновый валет» Кончаловского, Фалька или Машкова – и Троице-Сергиева лавра утопала в изумрудной зелени, вспоминая общее увлечение Сезанном. Если иначе, так колорит по-лентуловски – это цветные «льдинки», грани расколовшегося стекла, играющие на просвет, распадающиеся на целый спектр разных оттенков. То эти «льдинки» складываются в гармонику (цвета зеленовато-голубовато-сиренево-желтоватого), которую держит почти такая же граненая женщина, то бойкими углами строят «Ворота с башней» Нового Иерусалима. И его не смущало, что церквушки в таком кубофутуристическом ракурсе начинают подскакивать и приплясывать. Динамика – то, чего хотела эпоха (живописная ода революции – картина «Мир, торжество, освобождение» 1917-го – про несущуюся вперед фигуру в разрозненном, как панно с аппликацией, мире, где двуглавый орел и павлин, звезды и скачущие буквы крутятся и колотятся, как в неистовом танце).  

Женщина в полосатом платье (Портрет Марии Петровны Лентуловой на фоне березы). 1915.   Собрание Федора Лентулова.  Фото пресс-службы галереи «Наши художники»

Лентулов даже изобрел собственный стиль – «орнеизм» – и расшифровал его как «средство колористического возбуждения окружающей цветовой массы», впрочем, от этой цитаты можно шагать ко многим художественным течениям начала XX века. К «диким» краскам фовистов, например, и к словам Андре Дерена про то, как «краски стали зарядами динамита. Они исторгают свет и, кажется, способны взорвать реальность». Для европейского модернизма и для русского авангарда «как» важнее, нежели «что», – поскольку это самое «что» в результате преображалось не сказать до неузнаваемости, но очень сильно. На то и расчет. Цвет Лентулов чувствовал остро – и когда не боялся контрастов, и когда между этими контрастами тонко нюансировал оттенки, тона-полутона. Поэтому когда видишь натюрморт с розами 1913 года, где вроде все узнаваемо: и цветные – синяя, зеленая, желтая дуги «режут» фон, и сами цветы будто из тех самых цветных граней-осколков созданы, но – странно. Выглядит слащавее, грубее, чем обычно у него.

Неудивительно, что родившийся в семье священника художник и религиозные сюжеты тоже трактовал – цветом и формой – весьма вольно. Его, одного из учредителей «Бубнового валета», «Распятие» цензура удалила к чертям с первой выставки объединения в конце 1910 – начале 1911 года. Непонятно, ту ли картину показывают в «Наших художниках», но здесь под той же датой числится «Распятие» с желто-красным фоном и Христом с разноцветными ребрами и синим ухом. Такой экспрессионизм не хуже сакральных образов Жоржа Руо.

Лентулов, хотя в нем узнаваемы черты бубнововалетцев (та самая общая у многих из них пастозная сезаннистская манера), был свободен. И если в 1910–1911 годах выставлялся с авангардистами, то в том же 1911 году преспокойно показался на выставке символистов-мирискусников. Жаль только, на выставке, кроме каталожной статьи Джона Боулта, ничего нет о работе Лентулова в театре – ни с Таировым, ни с Немировичем-Данченко.