Как это делалось в Мичуринске

Мичуринск, старый купеческий город, чудом сохранил черты прежней, дореволюционной застройки. Фото с сайта www.michpravda.ru

Оказавшись в Тамбове, трудно было отказаться от возможности съездить в соседний Мичуринск, который по праву гордится уменьшенной авторской копией храма Христа Спасителя – Боголюбским собором Константина Тона – и расположенным в двух шагах от него на той же улице Музеем-усадьбой Александра Михайловича Герасимова, который и родился здесь, еще в городе Козлове, в начале прошлого века учился в Москве, на Мясницкой в Академии живописи, ваяния и зодчества, а потом много лет прожил в этом самом двухэтажном доме на каменном фундаменте. Дом – в том виде, каким его оставил Герасимов, с построенной во дворе мастерской, беседкой, запечатленной на тут же и выставленной картине первого президента советской Академии художеств, – все это сохраняется бережными руками нынешнего директора Тамары Ильиничны Вороновой, искренне влюбленной в Герасимова, энтузиазм которой вызывает восхищение и даже восторг. 

Проходя мимо какой-нибудь незаметной щеколды, дверного крючка, она не поленится – остановится, чтобы подчеркнуть: и он здесь со времен Герасимова – и никому она не даст этот крючок снять или перевесить. Рассказывает, как приезжал сюда Лужков и как ему она, открыв все таинственные особенности картин Герасимова, сообщила, что не даст здесь ничего поломать, пока жива: «А и когда помру, все равно не дам, приду и заставлю все сделать, как было». – «Так такого же быть не может, чтобы после смерти являться», – будто бы ответил ей пораженный ее напором Лужков. «До сих пор не было такого, а я приду!» В том, что Тамара Ильинична именно так и ответила, никаких сомнений нет. 

Дом хороший и хорошо сохранившийся – та же директор рассказывает, как во время войны приехал сюда Ворошилов, которого Герасимов не раз успел нарисовать («Два вождя после дождя» – то есть портрет Сталина и Ворошилова, стоящих неприступными глыбами на Кремлевской набережной, – его рук дело), не шутя позавидовал на широкую ногу поставленному здешнему быту. Дом между тем большим назвать нельзя. Потолки – низкие, комнат – немного, разве что сад – хороший, но и его особенно свободным не назовешь, поскольку мы уже видели покои и угодья нынешних хозяев жизни. Герасимов хозяином жизни не был, но свободой особой пользовался. Скажем, если ехал куда-нибудь, собравшись в дальний путь, получал в свое распоряжение прицепной вагон, в котором и путешествовал по Советскому Союзу, а чтобы быт его дорожный максимально был приближен к естественной среде обитания, художник брал с собой «на борт» привычные к его габаритам кресла.

Кажется, обязательный номер программы – рассказ Тамары Ильиничны о том, сколько лет и сил было потрачено ею на возвращение домой герасимовского рояля, на котором он учил своих детей. Рояль еле-еле умещается в скромную размером комнату, после смерти художника был продан, оказался в Тбилиси, и, добравшись до министра культуры СССР, директор Музея-заповедника Герасимова выбила-таки рояль, который отвезли в столицу братской Грузинской ССР новым владельцам мемориального рояля, после чего драгоценную вещь вернули на свое законное место. Рояль не настроен, но, кажется, сам горд своей одиссеей.

Герасимов писал не только вождей и партийных деятелей. Фото автора

Мичуринск – старый купеческий город, наверное, чудом сохранившийся, – целые кварталы хранят черты прежней двух-, трехэтажной застройки, дома с богато отделанными фасадами, балкончиками, огороженными витыми чугунными решетками. Сохранился и театр, один из старейших в России, и как в Большом театре среди напольной плитки – «печатка» немецких производителей Виллерой и Бох, так и здесь, в фойе сбоку – чугунная плитка информирует о поддержке этого театрального проекта местным благородным купцом. В театре не без гордости рассказывают, как несколько лет назад задумали кое-где перестелить полы и попытались выкорчевать старую плитку. Потратили целый день и перепробовали немало разных механических и электрических приспособлений – удалось переломить пополам половину одной из плиток. Борьба оказалась бессмысленной и решили все сохранить как есть, тем более ведь – красиво.

Герасимов, советский художник, классик, «генерал», жил такой вот – купеческой жизнью, на широкую ногу, согласно дореволюционным традициям и привычкам старого Козлова. В музее, правда, не забывают рассказать, как художник и президент Академии художеств, надев парадный костюм, отправился к Хрущеву спорить – что не все скульптуры и изображения вождя должны пасть жертвами борьбы с культом личности. Хрущев наорал в ответ, и Герасимова лишили разом всех постов, и, хотя никаких репрессий не было уже, коллеги посчитали наилучшим при встрече переходить на другую сторону улицы. А Герасимов, учившийся рисунку и живописи у старых мастеров – Архипова, Серова, Коровина, продолжал держаться старых привычек и на люди, особенно, конечно, когда жил в Москве, выходил… как положено выглядеть художнику, внешне немного похожий на Репина. Правда, на шее носил не бант, но не менее художнические бабочки, и, присмотревшись к разным его фотографиям, нетрудно заметить, что разных бабочек у Герасимова было больше десятка.

Рядом с домом-музеем, мастерской и беседкой – построенный уже относительно недавно и, разумеется, благодаря неиссякаемому энтузиазму здешней директорши – двухэтажный выставочный зал с верхним естественным освещением. В залах – работы, в которых еще нетрудно угадать черты постимпрессионизма коровинского толка, или даже отдельные работы, в которых рисунок Герасимова напоминает легкий почерк Тулуз-Лотрека, его беглые зарисовки театральных лож, позже – конечно, Ворошилов, Буденный, Дзержинский… Сталин – в экспозиции решили оставить один портрет, без Сталина экспозиция была бы, разумеется, неполной, какою-то оскопленной, все-таки как ни крути, а вождь народов был одним из главных героев в творчестве Герасимова, казалось, вечным источником вдохновения, а напротив – на противоположной стене – большое полотно, живописующее женскую баню, и многочисленные эскизы к этой картине, своей жизненной силой явно превосходящее тот дежурный энтузиазм, которым дышат герои очередного партийного съезда.