Николай Силин
"Денежный мешок" Савва Морозов всегда хотел быть своим человеком в театре.
Фото с сайта www.okipr.ru
Прошедший на этой неделе юбилей Саввы Морозова – 150-летие со дня рождения – незамеченным не остался. В Камергерском, в МХТ имени Чехова открыли выставку, посвященную меценату, пайщику и директору театра, среди создателей которого называют привычно только двоих – Станиславского и Немировича-Данченко. О третьем – Савве Морозове – стоит сказать отдельно.
Поколения морозовского рода, начав с легендарных 5 рублей, создали крупнейший в дореволюционной России текстильный холдинг. Десятки тысяч рабочих – в сегодняшней России по масштабу его производство мало с чем можно сравнить. Задумавшие летом 1897-го собственный театр предприниматель и актер-любитель Алексеев (Станиславский) и обедневший дворянин и получивший известность как театральный критик и драматург Немирович-Данченко решили в поисках финансирования обратиться к Варваре Алексеевне Морозовой, которая была знаменита широтой своей благотворительной деятельности. Та их выслушала и отказала. Находкой оказался Савва Тимофеевич, который, по словам Станиславского, «принес с собой не только материальную обеспеченность, но и труд, бодрость и доверие».
Будущий меценат и «спонсор революции» не только окончил гимназию и физико-математический факультет Московского университета, но стал дипломированным химиком в легендарном Кембридже. В семейном предприятии, которым после смерти в 1889 году его отца фактически распоряжалась мать Мария Федоровна, Савва Морозов занимал пост директора-управляющего. На спонсорскую помощь он мог тратить только личные средства. Между тем поддержка МХТ стоила весьма дорого: театр был учрежден по новой для того времени бизнес-модели в виде «паевого товарищества» (то есть акционерного общества), капитал которого в размере 25 тыс. руб. был сформирован за счет средств 10 пайщиков не в равных долях. На эти средства был арендован театр «Эрмитаж» в Каретном ряду, где в октябре 1898-го состоялся первый спектакль «Царь Федор Иоаннович». Однако потрясшая Москву достоверностью и размахом постановка с коммерческой точки зрения не была столь уж успешным предприятием. Итогом первого сезона был дефицит в 46 тыс. руб. Морозов не только покрыл весь возникший дефицит, но и дублировал свой первый пай, доведя расходы в первый год работы театра до примерно 60 тыс. руб. По примерным оценкам, расходы его на театр за три сезона составили не меньше 200 тыс. руб.
Умело выстроенное дело позволило театру не только избавиться от долгов, но и начать приносить прибыль. Но вопреки капиталистической логике Морозов предложил передать театр со всем его имуществом и репертуаром группе лиц – его первооснователям – и разработал проект устава нового Паевого Товарищества. Среди его пайщиков – Морозов, Станиславский, Немирович-Данченко и ведущие актеры МХТ, в частности Москвин и Качалов. Пайщиками стали также Чехов и художник Симов. Морозов открыл пайщикам кредит на три года, свой доход передает товариществу и вносит в кассу дополнительно 15 тыс. руб.
Еще 300 тыс. руб. Морозов потратил на новое здание МХТ. Под него был полностью перестроен по проекту Шехтеля дом в Камергерском переулке, принадлежавший миллионеру-нефтепромышленнику Лианозову. С Шехтелем Морозова связывали давние дружеские отношения: заказанный Морозовым особняк на Спиридоновке прославил архитектора. По просьбе Морозова Шехтель безвозмездно взялся перестроить здание под театр. Гордостью МХТ стала сконструированная Шехтелем сцена, оснащенная уникальным механизмом, выписанным Морозовым из Англии. Он лично занимался установкой сценического освещения, которое в МХТ уже управлялось централизованно с помощью так называемого «электрического рояля», созданного компанией «Шуккерт и К».
Но большая вовлеченность Морозова в дела МХТ вскоре перестала устраивать Немировича-Данченко, который видел в нем конкурента в сфере театрального менеджмента. Он воспользовался необходимостью продления договора Товарищества 1904 года на новый трехлетний срок для отстранения Морозова, который к тому времени стал не только финансовым директором МХТ, но и председателем Товарищества с правом влияния и на репертуарную политику. Ситуацию обострило то еще, что Морозов оказался «задействован» в конфликте двух ведущих актрис – Книппер-Чеховой и Андреевой, первая из которых была женой Чехова, а вторая, будучи возлюбленной Морозова, стала фактически гражданской женой Максима Горького. Марией Андреевой Морозов был настолько увлечен, что готов был игнорировать неодобрение общества. Впрочем, и его брак тоже начался со скандала, когда 25-летний Морозов, член семьи старообрядцев-поповцев белокриницкой иерархии, шокировал всех, фактически уведя будущую супругу у своего родственника.
То, как увлечение Андреевой сделало миллионщика Морозова «спонсором» наиболее радикальной части социал-демократов, ставивших своей целю уничтожение капиталистов, – более или менее известно. Морозов укрывал на своих фабриках активных функционеров партии, его деньги шли на поддельные паспорта, оружие, на «Искру». На самом деле Морозов за те 20 лет, что он управлял фабриками, добился, что условия труда его рабочих, казармы, бараки, школы и больница были лучше, чем у других фабрикантов.
Конец попыток Саввы Морозова превратиться из «денежного мешка» в «своего человека» в художественной среде оказался печальным. Он стал избегать людей, много времени проводил в полном уединении. По настоянию жены и матери был созван консилиум известных медиков: невропатолог Россолимо, врачи Гриневский и Селивановский констатировали 15 апреля 1905 года, что у мануфактур-советника Морозова «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, то наоборот». Морозов уехал на лечение за границу и в мае был найден мертвым в своем номере в отеле в Каннах. Официальная версия о самоубийстве входит в противоречие с захоронением Саввы Тимофеевича в родовом склепе на Рогожском кладбище.
В 1928 году, когда МХТ праздновал свое 30-летие, советское правительство ожидало от Станиславского благодарственной речи. Он согласился, но поставил условие – добавить от себя несколько слов. И вот со сцены в разгар торжеств, отложив бумажку с текстом, перед лицом «руководителей партии и правительства» Станиславский сказал: «В этот день – день нашего юбилея я не могу не обратиться мысленно к памяти человека, которому театр обязан тем, что он не закрыл свои двери задолго до прихода советской власти. Мысли мои обращаются к нашему спасителю в те черные дни – Савве Тимофеевичу Морозову. Его светлую память прошу всех почтить вставанием!» И весь зал встал как один.
