Павел Круг. Антанас Суткус – один из основоположников литовской школы фотографии в Советском Союзе. Родился в 1939 году, учился в вузе на фотожурналиста. Свое увлечение фотографией он объясняет так: в детстве копил деньги на велосипед, но почему-то купил фотоаппарат. С этого все и началось. Суткус стал одним из самых неформальных фотохудожников в советскую эпоху. Его интересовали в первую очередь простые люди, их личная повседневная жизнь, индивидуальность – в противовес навязываемому сверху обязательному коллективизму. Вокруг Суткуса стали собираться фотографы-единомышленники. Так в 1970-е возникло Общество фотохудожников Литвы. Сейчас у Суткуса идут две выставки – «Литовский портрет» в Лондоне и «Приметы времени» в Москве. В ноябре этого года в Санкт-Петербурге откроется выставка его фотографий Жан-Поля Сартра, сделанных в 1965 году. Корреспондент «НГ» пообщался с Антанасом Суткусом в галерее Photographer.ru на Винзаводе.
– Вы начали снимать в 1950-е годы. Вы сами осознавали свои работы как некий творческий протест против советской действительности?
– Как сказать... Мы вообще были патриотами Литвы и своими фотографиями хотели показать, что она отличается от остального Советского Союза. Мы старались показывать дух народа, его менталитет. Я снимал людей моего склада, особенно в деревнях. В 1967 году мы сделали большую серию о литовских крестьянах. Сядешь, бывало, с каким-нибудь пожилым человеком, с бабушкой поговоришь – не хуже, чем с профессором. Народная мудрость иногда не уступает интеллекту.
– Даже если сравнивать с Сартром?
– Вы знаете, с Сартром я общался так же, как и с людьми в деревнях. Я был тогда увлечен экзистенциализмом, читал Камю, Кафку, Джойса. С Сартром мы говорили в основном о литературе. Потому он и подумал, что я – молодой писатель. Фотоаппарат у меня был незаметный, «Зенит». Сартр совершенно не обращал внимания на то, что я его фотографирую. Когда он спросил, что я пишу – прозу или поэзию, то я признался, что я – фотограф. Он сказал: «Ох, мне же сказал Брессон никого к себе не подпускать! Но что сделано – то сделано. Ну пришли снимки». Я переслал ему снимки через Леину Зонину – она была тогда его любовницей лет семь. Но они ходили вместе с Симоной де Бовуар, особых трений между ними не было.
Когда во Франции я показал выставку фотографий, французы говорили, что Зонина для них – белое пятно в биографии Сартра. Она была для них инкогнито. Свою книгу «Слова» Сартр посвятил «моей жене Z» – и никто не знал, кто это. Неправда, кстати, что Сартр был коммунист. Да, он был левым по своим убеждениям, лез на баррикады по любому случаю. Но потом он уже не угодил советским властям.
– Ваша встреча случилась в середине 1960-х?
– Июль 1965 года. Мне было тогда 26 лет.
– Это ведь была большая удача?
– Тогда я не считал это удачей. Сейчас считаю, конечно. Удача в том, что он смог раскрыться, ведь обычно, когда его снимал Брессон, он всегда немного позировал. Он потом печатал сделанные мной фотографии в своих книгах, даже на обложках.
– Какое впечатление произвел на вас Сартр?
– Меня часто об этом спрашивают. Каковы наши впечатления, когда мы молоды? Я тогда был молод и безумно влюблен. А с Сартром мы бесконечно разговаривали. В основном, о литературе.
– Но каким вы его запомнили?
– Он курил, как черт. Женщин любил до глубокой старости.
– Скажите, ваша приверженность черно-белой технике – это принципиально?
– Да, конечно. Даже когда я снимал (сейчас я уже не снимаю) на цветной пленке, то потом печатал черно-белые фото.
– Вы сказали, что уже не снимаете... Почему?
– Мое здоровье не позволяет активно работать. Сейчас мне нужно в первую очередь упорядочить свой архив. И заняться своей душой.
– Большой архив?
– Он такой большой, что занимает больше половины дома. Снимки, слайды и негативы, негативы... Ведь я ничего не выбрасываю. Общество фотоискусства Литвы 18 лет было единственным в Советском Союзе. Мы процветали. Нам помогали и московские коллеги. Мы сообща доказывали, что литовская фотографическая школа – она иная, чтобы нас не обвинили в очернении советской действительности. Бывало так, что мы устраивали международную выставку, получали премии – и ни одного снимка не было опубликовано в советской печати.
– Какие-то увлечения помимо фотографии у вас есть?
– Ну, конечно, литература. Ее люблю с детства. В свое время я увлекался Хемингуэем, потом разочаровался в нем. Нашел для себя Фолкнера. Сейчас перечитываю Керуака, правда теперь он мне кажется немного примитивным. Для молодых людей. Я сожалею, что фотография не имеет таких личностей, какие есть в литературе, музыке, кино, изобразительном искусстве. Даже профессионалам трудно жить только фотографией, они должны где-то работать. Многие талантливые фотографы идут в рекламу, а своему увлечению посвящают свободное время.
– Скажите, сейчас, когда массово доступна цифровая фотография, что происходит с фотоискусством?
– Любая техническая революция имеет свою обратную сторону. Например, компьютеризация школ. Школьники сейчас книг не читают, играют в компьютерные игры. Как средство компьютер – это хорошо, как самоцель – нет. Цифровая фотография доступна сейчас каждому. Можно снимать сколько угодно, за небольшие деньги делать отпечатки. Но в цифровой фотографии теряется индивидуальность, происходит нивелирование, авторов не отличишь друг от друга. Ведь чем ценно искусство? Талантом, индивидуальностью, собственным почерком. Но все равно фотография, отпечатанная на серебре, ручная работа имеет свою цену. Сколько будет держаться цифровая фотография, я не знаю. Я нашел свои фотографии, которые отпечатаны на пластике восьмилетней давности – они все уже потеряли цвета. Я спросил одного галериста по этому поводу, и тот объяснил мне, что они приобретают работы на пластике в двух экземплярах – один вешают на стену, второй хранят в холодильнике. Может быть, скоро появится система, которая позволит долго сохранять фотографии. Должна появиться. Я думаю, в течение лет пяти-десяти вернется и пленка.
– Но если человек снимает талантливо, какая разница, как он это делает – на пленку или на цифру?
– Да, это без разницы. Но я вам скажу, что, когда пленка была ограниченна, я знал, что у меня есть пять-шесть кадров. И я ждал момента, когда нажимать на кнопку. Когда у меня появился автоматический фотоаппарат, я почувствовал, что стал снимать фотографии, как кино. У меня много кадров, все похожие – но основного нет. Это важный нюанс. Ты снимаешь много, думаешь, что потом будет из чего выбрать, – а надо выжидать. Потому что иначе уж лучше на кинокамеру снимать.
– Вы говорите, что кадр нужно выжидать. Вот ваши сюжеты – они случайно зафиксированы или вы как-то их инсценируете?
– О фотографии так сказано: «Это дело случайности, но в этом мире она дана лишь неслучайным людям». Меня интересует повседневность. Много раз было так, что снимаешь одного человека, а вдруг на улице что-то происходит – и ты снимаешь уже совсем не то, что хотел изначально, а нечто совсем другое.
– Сейчас литовская школа продолжается?
– Я верю в ее будущее. Есть среди молодежи очень талантливые фотографы. Но, конечно, она другая сейчас. Мне, конечно, жалко фотографию повседневной жизни. Сейчас ею практически не занимаются. Но фотографию жизни в современном мире очень тяжело делать. Попробуйте поснимать на улице. Вам скажут, что человек имеет право на свое лицо, адвоката вызовут и заставят получить у него сперва разрешение на фотографирование. А в худшем случае еще и камнем в вас запустят.
– Что для вас значит фотография вообще?
– На фотографию я смотрю как на духовную летопись второй половины XX века. Например, когда вы смотрите на себя в зеркало, вы не смотрите на себя критически. А вы пробовали поставить рядом второе зеркало и посмотреть на себя так, как вы выглядите со стороны? Это отражение в отражении, то, как вы выглядите на самом деле. Так вот фотография – это и есть такое второе зеркало. Эту систему зеркал нужно время от времени чистить. Фотография для меня – это способ моего общения с людьми. Раньше с фотоаппаратом я не расставался. К сожалению, сейчас мы живем так, что все время бежим, спешим, работаем, нам некогда почитать, пообщаться с друзьями, подумать о душе. Мы все сейчас очень заняты. Когда я руководил Обществом фотоискусства Литвы, меня однажды спросили: «С каким аппаратом вы работаете?» Я поднял трубку телефона и сказал: «Тесла».
– А шляпу вы всегда носите?
– Да. У меня дома их еще много.
