«Супрематизм в контуре крестьянки»

Николай Суетин. «Сноп». 1932 год.
Фото из каталога выставки

Эта фраза, принадлежащая великому изобретателю супрематизма Казимиру Малевичу, написана на одном из его холстов из так называемого второго крестьянского цикла конца 1920–1930-х годов, периода, в который искусство мастера переросло свой беспредметный этап и вышло на новый уровень. Фразу смело можно назвать отражением концепции выставки под названием «Крестьяне. Постсупрематический эпос», которая открылась на этой неделе в галерее «Проун», празднующей таким образом свое рождение.

Редко экспонируемые работы «крестьянского» цикла из частных коллекций Москвы и Петербурга, собранные вместе, производят удивительное впечатление. Несколько карандашных рисунков Малевича легко сопоставимы с его известными и классическими работами из Русского музея. Те же ясно очерченные формы женских фигур, в которых нельзя четко уловить ни абсолютной плоскостности, ни абсолютного объема из-за разницы между освещенными и теневыми частями формы. Их пустотелость и в то же время наполненность, легкость и монументальность. В одном из рисунков только расположенная на первом плане фигура крестьянки позволяет сказать, что чередующиеся разнотонные прямоугольники, пришедшие из беспредметных опытов мастера, имеют своим прообразом бесконечные возделываемые поля. Типичная для художника безликость фигур до такой степени органична этим неземным существам, что изображенные на одном из рисунков глаза, нос и кривоватый рот крестьянки кажутся совершенно чуждыми и пришедшими из какой-то другой реальности. Показательна в этом плане и зарисовка головы крестьянина, в которой черты лица выглядят такими же формулами, ускользающими из возможной портретности образа.

Интересна и единственная живописная работа Малевича, представленная в экспозиции, на которой на фоне по-иконному монотонного неба и разноцветных полосок полей уходят вдаль условные, но все же едва уловимо реальные персонажи, находящиеся где-то на грани между миром земным и недостижимым надвременным пространством.

Что же касается иконности, то исследователи не раз поднимали эту тему применительно к творчеству Малевича. Устремления его художественного поиска вполне сопоставимы с теми задачами, которые ставили перед собой и решали иконописцы Средневековья. Отсутствие реального пространства и времени, человеческой телесности, очищение от всего земного и мелкого перерождает земные формы в образы вечности, формулы небесной математики, первоформы, к которым и стремился художник.

С аллюзией на иконопись выступает и Константин Рождественский. Его крестьянок с темными пятнами условных лиц так и хочется сравнить со старыми иконами, лики которых почернели от времени, а яркость одежды сохранил дорогой оклад. Иконные образы напоминают и три фигуры, сплетенные в единое целое, и условный торс крестьянки, облаченный в темное покрывало, и отстраненное – даже мистическое – изображение юноши на ярко-желтом, почти золотом фоне.

При этом у учеников Малевича в этот период наблюдается синтез прежнего поиска отвлеченной гармонии и натурных впечатлений реального мира. Знаменитые снопы Николая Суетина похожи на иероглифическую азбуку, за каждым знаком которой, имеющим свою неповторимую форму при единстве графических элементов, стоит бесчисленное множество понятий и смыслов. Знаки этой азбуки группируются на одном из графических листов художника в своеобразную поэму или, учитывая масштаб их содержания, в целый эпос. А рядом удивительные люди-снопы – крестьяне, бороды и вытянутые лица которых, кажется, так и перерастают в связанные пучки соломы. При всей кажущейся на первый взгляд реальности лица эти лишь оболочка, за которой скрывается космос.

Присущий Эдуарду Криммеру живописный импрессионизм придает его условным образам неожиданную эмоциональность, которой сознательно лишены изображения Малевича. При всей безликости его фигур ясно чувствуется, что за ними стоят вполне реальные, живые люди, как будто согласившиеся сыграть с художником в необычную игру неподвижности.

Безжалостная аналитичность XX века превращает все живое в космические формулы. Этот мир, лишенный объемов, оттенков и лиц, нам, земным людям, может казаться холодным и бездушным. Но при этом загадочным и непостижимым, каким нам представляется бесконечное космическое пространство, разливающееся над головой.