Зоя Машковцева
Врачи считали, что женщины в корсете не могут нормально дышать и рожать здоровых детей.
Фото из архива Виктории Севрюковой
Виктория Севрюкова – художник по костюмам, которая сделала 324 спектакля, в том числе 14 «Чаек» в разных театрах России, «Вишневый сад» (МХАТ им. Горького), «А чой-то ты во фраке?» (Школа современной пьесы), «Город миллионеров» в «Ленкоме»... Но в Книгу рекордов Гиннесса Виктория попала из-за своего хобби – она собирает нижнее белье. Сейчас в ее коллекции более 3000 предметов – корсетов, нижних юбок, поясов и даже мужских кальсон – начиная с 1870-х годов. Свой первый корсет, положивший начало этому проекту, Виктория Севрюкова купила на Тишинке для спектакля «Чайка». С этого момента раритеты так и посыпались на нее. В ее коллекции собрано белье Любови Орловой, Лили Брик, Ольги Книппер-Чеховой, Целиковской, Жарова, секретаря Сталина Поскребышева, Лазаря Кагановича и многих других.
– Какой у вас самый любимый период в истории белья?
– Начало XX века – период пика популярности корсета, когда его носили все дамы, в них работали на фабрике, танцевали балерины Мариинского театра. Тогда женщина имела уникальную возможность максимально заинтриговать мужчину. Она благодаря этой пыточной вещи довела себя до идеального состояния – приподнятая грудь, тонкая талия, пышное бедро, грациозный изгиб спины. Казалось, что это совершенство, которое создала природа. Это был обман уникальной красоты, коварства и хитрости. Кроме того, корсет создавал особую ауру, не зря восемьсот лет дамы держались за него. Это было время каких-то необыкновенных женщин, роковой любви. Почему? Женщины-то были такие же, как и сейчас, – такие же точно. Все это аура, таинственность, загадка.
– В вашей коллекции есть корсеты знаменитых женщин, расскажите об этом, пожалуйста.
– Они совершенно особенные. Есть вещи Лили Брик: они – из тех индивидуальных корсетов, как бы я сказала, личностных. У меня возникает ощущение, что можно совершить некую реинкарнацию этих женщин благодаря их белью. Найти актрису или модель похожего роста – и корсет воссоздаст силуэт, который таинственным образом так влиял на мужчин. А Книппер-Чехова – великая женщина, которая сама выстроила свою жизнь, и благодаря корсету в том числе. Секрет был в том, что она заказывала корсеты не в России, а в Париже, у нее были свои мастера. И Ольга Леонардовна производила впечатление женщины свободной, не затянутой в корсет, чем очень импонировала и Немировичу, и Станиславскому, и тем более Чехову. Просто легкость ее корсета и качество китового уса были таковы, что ей легко было гнуться, делать вид, что корсета нет. А он был всегда.
– Вы считаете, женщины напрасно отказались от корсета?
– Да, более того – это с моей точки зрения повлияло на весь ход истории XX века. Когда Поль Пуаре предложил сделать некорсетную моду, то каждый день к нему приходили владельцы производств, предлагали огромные деньги, чтобы коллекция не пошла в массы. Это означало крах их империи. А корсетное производство – огромное количество рабочих мест, миллионы прибыли, и в нем, кстати, была задействована сталелитейная промышленность. Потому что крючки, на которые застегивался корсет, были сделаны из высокоуглеродистой стали самой лучшей марки. Больший процент сталелитейной промышленности, скажем, знаменитая империя Круппа, которая вырастила потом Гитлера, был задействован на производстве застежек и других составных элементов корсета. Мода поменялась, женщина перестала быть загадкой, она разделась и стала доступной. Зачем ее завоевывать? Она не манит. И поэтому мир рухнул – равновесие-то держалось, как обычно, на женщине. Раньше было понятно – есть дама-загадка, которую нужно завоевывать; чтобы ее содержать, нужны бешеные деньги и еще быть достойным того, чтобы она тебя любила. Даже не знаю, кого обвинять, то ли этого несчастного Пуаре, который умер в нищете и был наказан по полной программе, либо глупых женщин, решивших, что быть доступными и равными мужчине – это победа. Женщины стали попираемыми, несчастными и никому не нужными. И этот весь взрыв мировых войн связан с тем, что мужчинам надо было переключить энергию. Если не завоевывать женщину, значит, надо завоевывать другие страны.
– Ваша коллекция началась с корсета?
– Да. Тогда мне нравилось их собирать. Корсеты (которых не было в Союзе ни у кого) мне помогали быть чудо-художником, воссоздавать атмосферу. В одном корсете у меня работали многие известные актрисы: Гурченко, Полищук, Алентова, Остроумова. Это был корсет модели «Ласточка». Он подходил всем. Остальные требовали какого-то совпадения по фигуре, не всем в них было удобно, а тот был особый, «талиеделательный» – Гурченко мы утянули до 30 сантиметров. Когда она шла в платье по «Мосфильму», люди останавливались – это было невероятное ощущение, такая красота. Поэтому я занималась только корсетом и всячески отказывалась от любого другого белья. Но потом, как это все само стало появляться, я не смогла отказаться. Хотя ну зачем же мне мужские кальсоны?! В страшном сне не привидится, чтобы я собирала старые трусы.
– Как они к вам попали?
– Я не прикладывала для этого почти никаких усилий – из семьи Жданова позвонили, сказали, что готовы отдать его личные вещи, из семьи Кагановича. И я поняла, что у меня пошел поток кальсон┘ Но таким образом были собраны вещи почти всей верхушки Политбюро.
– И кто же был самым большим пижоном?
– В моде тон задавал Сталин (к сожалению, пока у меня никаких его вещей нет), а он был человеком аскетичным. Все его окружение старалось быть таким, как главный. Хотя, скажем, Каганович носил шелковое белье цвета лососины – феерически красивое, прекрасные кальсоны с чесучовыми вставками. А Мехлису шили вещи на заказ – тончайшая китайская чесуча и костяные пуговицы, сделанные вручную, как на подбор. Зато сверху все были в этих истертых френчах, чтобы соответствовать духу аскезы.
Моя коллекция уже так разрослась, что стала давить на меня. Причем это все вещи, которые я никогда не думала собирать, более того, некоторые просто страшно открывать.
– Вы говорите о гулаговском белье?
– Именно, это большая часть коллекции, которую я даже побаиваюсь. Сейчас должна пересмотреть ее, собрать клейма всех лагерей. Сложная задача, потому что, на самом деле эту гадость никто не хранит, ее сразу выбрасывают. Окуневская мне рассказывала: когда она возвращалась из заключения, то в поезде первым делом сняла все это белье – фланелевые панталоны, рубашку – и выбросила в окно. Везти в Москву весь этот ужас было невозможно. Она его, как больную кожу, отрезала и выбросила. А поскольку у меня стало вдруг накапливаться гулаговское белье, я поняла – мне его почему-то нужно собрать. Хотя я, конечно, с большим бы удовольствием коллекционировала, например, подвенечные наряды.
Самое страшное во всех этих гулаговских историях то, что скажем, ГОСТ, по которому надо было все делать, отличался от пошива солдатского белья тем, что в первом случае шов заделывался совсем, чтобы не забивалась грязь, а вот здесь специально надо было отступить три миллиметра. Для чего это делалось? Чтобы там вши заводились! Специально. Когда люди не мылись, как раз трех миллиметров хватало на то, чтобы там самка расплодила детей. Это средневековый ужас. Очень много негатива, очень много страшного.
Я не столько собираю белье, вернее, совсем уже не собираю белье, а собираю истории, и, как ни странно это звучит, когда речь идет о такой коллекции, – я собираю некий паззл из истории страны, собираю осколки двадцатого века. Они такие – с острыми краями, мучительные и неприятные. В принципе, от них легче отказаться – сделать вид, что у нас всего этого не было. А двадцатый век сплошь состоит из неприятных моментов. Они настолько неприятны, что уже выросли в определенный стиль. Я не могу не рассказать, что мы обладаем определенным стилем, что советское белье уникально по своему ужасу, что это все вырастает в очень четкую схему страшного времени, которое пришлось нам пережить. Поэтому я считаю своим долгом все собрать и сохранить.
Легко ли развестись с англичанкой в корсете
В Древней Греции женщины подвязывали под грудь полоску из материи – стафион, чтобы представить себя в выгодном свете. Римлянки сделали ленту шире, а позже добавили к ней шнуровку. Корсет как таковой появился в Средневековье, а своего расцвета он достиг во Франции в XV веке. Но тут подоспела испанская инквизиция и устремление к духовному, и женщина оказалось закованной в корсет из дерева, металла и кости, скрывавший какие-либо прелести. Через полтора века во Франции вернулись к корсету, облагораживающему фигуру. Его конструкция была более гуманной, а шился он из сатина и атласа. К середине XVIII века корсет, кринолин (каркас из китового уса, поддерживающий платье) и турнюр (специальная подушка, увеличивающая таз дамы) стали неотъемлемыми атрибутами костюма. Вплоть до начала прошлого века прекрасная незнакомка представала в очень видоизмененном образе. Одного нижнего белья на ней было около двух килограммов – это и три нижние юбки, и панталоны, и сорочка. И, конечно же, корсет, уменьшавший объем талии на 20 сантиметров. Адюльтер для дамы в таком одеянии практически невозможен. Зашнуровывала корсет специальная служанка, получавшая самое большое жалованье. Процедура занимала около двух часов. А на то, чтобы раздеться вдали от семейного очага, требовалось столько же времени. Возлюбленный должен был обладать не только негаснущим пылом, но и терпением и ловкостью рук – ведь дальше-то даме надо было снова одеться. Особенно ревнивый муж мог зайти на половину жены во время ее утреннего туалета и завязать финальный бант на корсете. А вечером проверить, все ли так, как было. Повторить узел было проблематично.
К концу XIX века началась борьба с корсетом. Первую кампанию подняла Жорж Санд, но ее мало кто поддержал. Но затем за дело взялись медики, которые с пеной у рта доказывали, что корсет вреден для здоровья. Когда был изобретен рентген, под его лучи встали барышня и крестьянка. Так вот оказалось, что у дамы, с четырнадцати лет носящей корсет, деформировались 4 ребра.
Освободителем женщины выступил Поль Пуаре, который в 1903 году представил коллекцию платьев рубашечного покроя. А врач Парижской медицинской академии Гош Саро, чтобы больше не травмировать женское тело, изобрела бюстгальтер. С этого момента стал формироваться новый тип нижнего белья, который после изобретения новых материалов совершенствовался и упрощался.
