Гений парижской тундры

Москва встречала Алексея Хвостенко светом софитов и вспышками камер. А проводит – картошкой и самогоном.
Фото Дмитрия Донского (НГ-фото)

Алексей Львович Хвостенко, Хвост, – фигура легендарная. Он начинал питерский авангард с убедительно сделанной песни – «Я говорю вам: жизнь красна в стране больших бутылок. Здесь этикетки для вина – как выстрелы в затылок».

Александр Арефьев, Евгений Михнов, Леонид Ентин, Иосиф Бродский – вот кто был рядом, вот с кем Хвост из искры раздувал пламя свободного творчества.

Скорпион 14 ноября 1940 года родился на границе Европы и Азии, в рядах строителей коммунизма. Весна народов и ненормативная лексика блатного мира с пеленок.

1945 год – «Гитлер капут!», но Ленинград, потрепанный войной и голодом, имел жалкий вид. Он вошел в жизнь Хвоста не силуэтом Петра Первого, а пивными и задворками уголовного царства.

1961-й – Эдик Штейнберг и я ладили выставку в Тарусе с видными толкачами: Пауст (К.Г. Паустовский), Боря Балтер (полковник кавалерии и литератор) и Фрида Вигдорова (педагог и просветитель народных масс). На мне лежала ответственная обязанность кладовщика. Я заведовал «катухом» при доме поэта А.А. Штейнберга, где, как солдаты, стояли картины участников. Там, в кладовке, где я спал, состоялось знакомство с парой питерских битников – Ленька Ентин, Енот (авторитет по блюзу), и Леха Хвостенко (гитара и песни за выпивоном), плюс «чувихи», а значит, четверо без крыши над головой и пешком из Питера – на нашу выставку глазеть и петь. Я не знал, куда спрятать дорогих гостей, и выделил им стог сена, стоявший на лужайке. Питерские артисты обиделись и на вернисаж не явились.

Позднее Хвост в потертых джинсах появился в моем подвале на улице актера Михаила Щепкина, 4, и читал превосходные стихи о Гаврииле Державине.

Хвост – мне: «За мной – нельзя! Мой Бог – бег!»

«Хвост, ты наш баян!» – «Нет, я ваша гитара!»

Мой квартирант Холин знает мою слабость. Не даю взаймы и ненавижу пьяных. Легче взять Берлин, чем расколоть меня на поллитру. Романтический гений Хвоста петлял и бренчал на гитаре вокруг да около. Уж слишком много он пил за чужой счет и не умел зарабатывать деньги, а я ценил это качество в то время.

Вспоминает Хвостенко:

«Каждое утро Холин исчезал изучать пожары, мне же выдавал железный рубль с наказом писать стихи, а рубль пропивать по своему усмотрению. В результате этой художественной и дружеской сделки множество стихов, тогда написанных, бесследно пропало. Сохранилось десять штук, с посвящением моему просвещенному другу».

В 1977-м из артистического подполья России его вынесла на Запад «еврейская волна». Он возился с журнальчиком «Эхо» (четыре номера), нехватка средств и надоело – очень бедствовал, а в 88-м показался с «ненужными вещами», находившими сбыт. Ходили в обнимку Толстый и Хвост. Иногда с Анри Волохонским.

У Франции культ богемы. Питерский битник быстро смекнул, что тунеядец здесь неприкасаем и скват – его родная стихия.

– Хвост – баловень судьбы! – говорил нищий эстет Сергей Есаян, знавший дорогу в скваты. Скват – феномен нашего времени, и России от него не спрятаться. В Хрустальном Дворце творил Хвост, не располагавший постоянным помещением для творчества. Он занял все подземное пространство дворца, разложив инструменты пыток. Из древних досок и обломков кораблей он лепил «объекты» в духе Курта Швитерса. Атмосфера дурдома. Кочевое стойбище. По ту сторону быта. «У нас нынче субботея!»

Попробуй возрази!

В подручных Хвоста ходили питерский портной Матусов и основательно потрепанный жизнью оформитель Савельев. Они строгали, лепили, красили и готовые «объекты» тут же вешали на стенки для всеобщего обозрения. Молчаливый созидатель свои поделки называл «ненужные вещи», предназначенные для украшения богатых квартир.

«Стенгазеты пожарного депо» (Хвост).

Песни Хвоста распевали в тайге и пустыне, однако он не числился «инженером человеческих душ» и, следовательно, считался не поэтом, а тунеядцем. На Западе, куда Хвост спустился «апатридом», русских песен, за исключением «калинки-малинки», никто не пел, а кушать хочется всем. Хвост увлекся изготовлением «ненужных вещей», находивших своих почитателей. Лучшего места для изготовления таких «объектов», чем парижский скват, придумать невозможно.

В «русской тундре» – организованная банда бродячих скватеров – Хвост считался авторитетом. Жили весело и с музыкой. Хвост, используя поэтические связи с Россией, приглашал в скват лучших поэтов и музыкантов страны: Генриха Сапгира, Станислава Льна, Константина Кедрова, сообщество митьки, ансамбль «Аукцыон». К приему именитых гостей собирали настоящий «диссидентский стол» 60-х годов – корыто вареной картошки в мундирах и батарея парижского самогона с лимонными крошками. Концертную программу сопровождала выставка художников, открывших свои норы для всех желающих поглазеть на секреты творческой лаборатории. Отряд избранных!

P.S. Позвонил Толстый – хозяин ночлежки и рабочий человек из спектакля «На дне» (театр Симпозион, режиссер и Лука – А.Хвостенко):

«Леша Хвостенко принадлежал к племени тех, кто на самом деле и есть русское искусство. У него не было никакой специализации и никаких профессиональных условностей цеха. Не всегда социален, часто эгоистичен – но это свойство крупного человека, не вредное для окружающих. Я счастлив был работать вместе с ним в театре. Для большинства людей это литература, драматургия, для Хвоста в театре самое главное – сам театр. Его влюбленность в творчество разбилась о быт. Царствие ему небесное – его место в Пантеоне нашего времени».